Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский

Завершалась экскурсия посещением выходящего во внутренний дворик сада, неописуемого в своей изысканности, сказочного даже по высоким первоградским стандартам: с аккуратными дорожками, ухоженными кустами, изумрудными лужайками, скамеечками и, главное, напитанным свежестью и легкостью бытия воздухом. Венчало же это великолепие два необыкновенных древа, возвышавшихся надо всем, что было в саду, с широко разросшимися ветвями, полными плодов.

– Здесь, в этом саду, вы всегда можете передохнуть от мозговых штурмов и взрывов мозга, практически неизбежных в процессе познания подлинной красоты и возникающего согласия с миром. Здесь вы можете заняться всем, чем вздумается: бездельничать или паясничать, танцевать или отплясывать, читать излюбленные чтива или сочинять что-то свое, да что угодно! И есть только одна вещь, делать которую категорически нельзя: вкушать плоды с того вон древа, известного как древо сознания, – особо остановился на этом О0Х0О.

Тогда мы повторно обратились к удивительным, рядом стоящим, настоящим ветхозаветным деревьям, возле которых, специально для дураков, стояли вколочены стилизованные под старину дубовые таблички: «Древо познания» и «Древо сознания».

– Я хочу сказать, что с Древа познания плоды срывать не только можно, но и нужно – это вкусно и полезно, а вот с другого – ни-ни, ни при каких обстоятельствах, все ясно? – закончил внушение наш наставник.

– Так почему бы просто не взять и не выкорчевать древо, дающее дурные плоды, непригодные для съедения? – подивился Квази-мен.

– Есть-то можно, только отравишься… навсегда, – с юмором парировал эту чушь О0Х0О, отчего-то пребывающий в самом благодушном настроении, после чего добавил: – Пойми, нельзя вот так просто взять и убить зло, потому что оно тебе не по душе, потому что это устранит какие-то неудобства. Чем же ты тогда будешь лучше зла? Все, что от вас требуется – знать и понимать, что зло – это зло, и не соприкасаться с этой скверной. Что же тут сложного? Какие проблемы? Ни в коем случае не вкушайте плоды древа сознания – и все будет хорошо, вот и вся премудрость!

Так стартовали новые будни. Наши стажерские обязанности состояли сплошь из приятностей и развлечений: проводить свободное время в Библиотеке, по мере сил и желания, черпать знания и полезную информацию, удовлетворяя свое любопытство, весело и познавательно занимать свой досуг, ни в чем себе не отказывая, особенно в плодах познания с одноименного древа. И вот в этой ситуации все мы повели себя по-разному: Патамушта как-то сразу ушел в отрыв, с головой погрузившись в процесс познания. Процесс шел у него свободно и естественно, как у опытного лыжника, уверенно идущего к финишу лидером, хотя финиш еще даже и не проглядывается – и все же, казалось, он прекрасно знает и трассу, и конечную цель. Вскоре его слова в чате начали отображаться с заглавной буквы. В силу своей загруженности и увлеченности, складывалось впечатление, что Патамушта попросту перестал нуждаться в нашем маленьком миленьком обществе. Впрочем, дела обстояли таким образом, что никакого общества, увы, больше и не было – что-то треснуло, стало не так, изменилось необратимо. Квази-мен с Виэкли сошлись на почве каких-то скандиново-саксонских эпосов и преданий, начав свой путь познания истины с этого специфического и малоинтересного остальным материала.

Мы же со Свитани, как откуда-то прознал Квази-мен – хотя, вероятно, просто попал пальцем в небо – съехались еще до вояжа в Бабилонск, сочтя это логичным исходом развившейся симпатии. Однако сообщать об этом остальным отчего-то решили несвоевременным: прежде всего потому, что буквально на следующий день последовало объявление О0Х0О, что двое из нас покинут Первоград, и возникшем уже предчувствии, что это не просто совпадение.

Судя по всему, наша личная со Свитани переписка в чате была не настолько личной, как нам хотелось бы – кто-то вторгся в нашу приватность. Кто? Теперь это очевидно – О0Х0О. Разумеется, Свитани и прежде делилась со мной своими страхами, позже озвученными и в Бабилонске, мол, «мы пациенты дурдома», что «надо валить отсюда», что «мне страшно быть здесь одной» – последнее и послужило формальным поводом для того, чтобы съехаться в одной белой комнате. А потому и все планы о побеге, несомненно, читались О0Х0О без особых затруднений. Другое дело, что лично я отнюдь не разделял идей Свитани о необходимости побега куда-либо, считая все это не более чем причудой полюбившейся мне девушки. Да и сама она после возвращения, казалось, отреклась от своей гипотезы, что я приписывал, в том числе, и своей просветительской работе: уверениям, что бежать нам просто некуда и не за чем, что в Первограде есть принципиально все, что только нужно двоим, шире – вообще всем.

И после того как нам был выписан постоянный пропуск в Библиотеку, возможности в развитии представлялись поистине неисчерпаемыми. На первых порах, вдохновляясь примером Патамушты, я жадно пустился в познание, поглощая сведения обо всем, что когда-либо являлось для меня предметом прямого или косвенного интереса. Но вскоре, оглядываясь на явно скучающую в сторонке Свитани, мое внимание рассеивалось и переключалось на нее. К моему сдержанному неудовольствию она довольно быстро насытила свои интеллектуальные потребности, влияя на меня теперь не лучшим образом: увлекая за собой в сад, где мы подолгу сидели на скамье или валялись в траве, срывая спелые плоды древа познания, чтобы хоть так компенсировать участившиеся случаи отсутствия в читальном зале.

И все чаще и чаще улавливая на себе недоумевающие, сочувствующие взгляды старых друзей, особенно Патумашты, наблюдающих, как глупо я разрываюсь между двумя своими пристрастиями и увлечениями: и к познанию, и к Свитани – я и сам ощущал себя если еще не падшим, то уже опалившим крылья, падающим ангелом, двоечником школы жизни, хотя по талантам и дарованиям вполне способным быть подающим надежды троечником. И вот что удивительно: чем большая стена отчуждения выстраивалась между нами, бывшими друзьями навек, чем шире ширилась эта зияющая пропасть, тем важнее и желаннее становилась для меня Свитани, тем нужнее, нежнее делалась она со мной, также сознавая, что порушить наш союз – означает остаться совсем одной в этом умном, счастливом, а потому столь сложном для нее мире. Тем больше времени мы праздно нежились в лучах приветливого первоградского солнца, заслушиваясь щебетанием птиц, наслаждаясь ароматами цветов, болтая о незначительных пустяках. Что и говорить: нам было хорошо вместе решительно во всем, что не касалось главного – процесса познания.

И вот однажды, выходным воскресным утром, когда Библиотека традиционно отдыхала от наплыва всевозможных умников, когда тот же всеядный Патамушта считал уместным выдержать паузу, Свитани неожиданно предложила взяться