Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В таком случае должен признать, что тебе это удалось: разнообразие привнесено. Вон сколько разнообразия у нас теперь вокруг! Только и успевай от волков всяких отбиваться. Ладно, ладно, не плачь, – подбодрил он ее, – говорю же, ты ни в чем не виновата… Просто звезды так сложились. Или… не сложились, это еще как на них посмотреть!
– Это я-то не виновата? Какая же я дура! – не приняла его утешения Свитани. – Ну почему ты так добр ко мне? Ведь ты же знал, что нас ждет… правильно ли я тебя поняла? Почему же ты не остановил нас, не предупредил меня о последствиях?
– Да я вроде и пытался, но ты ничего и слышать не хотела! Повторюсь, я как-то подумал, что ты сама этого желаешь: побега из на редкость благополучного мира, где тебе постоянно становилось невмоготу. Да и как ты могла не видеть очевидное: к чему дело идет, когда все на свете практически кричало, что это же хорошо известные мотивы Эдемского сада, что стоит мне вкусить тот плод, как все вокруг перевернется, что наша жизнь уже никогда не будет прежней… В общем, я был уверен, что ты и сама это прекрасно осознаешь и отдаешь себе отчет о последствиях. Да уж, удивительная несогласованность действий вышла… – вынужден был констатировать Якобы, немного раздражаясь и теряя уверенность в правильности происходящего.
– Постой-ка, но ведь то, что ты сейчас говоришь, означает, что ради меня ты согласился оставить все, что сам вполне мог бы спастись… С ума сойти! Выходит, ты любишь меня настолько, что готов идти на такие жертвы!?
– Могу на это сказать, что я последовательный приверженец сюжетной линии, подчиняющийся классическим жанровым канонам, законам путеводных звезд, отсылающих нас к самым первопричинам и первоисточникам…
– Ну уж нет! – резко оборвала Свитани этот малопонятный словесный поток. – Такой ответ меня уже категорически не устраивает! Хватит вилять! Ты скажи, любишь? Знаю, что любишь, а как же иначе! Любишь, любишь, любишь, любишь, любишь… – скороговоркой заладила она свое.
– Прекрати, пожалуйста, этот детский сад! Любовь – самая последняя тема, на которую мне хотелось бы поговорить. Давай уж лучше потолкуем о чем-нибудь настоящем: о погоде, о природе вещей. Посмотри, какой чудесный день назревает, в особенности после всего того кошмара, через который мы только что прошли. У меня даже возникает чувство, что мы снова обретаем себя, что далеко не все потеряно, что многое еще вполне возможно! А ты зачем-то затеваешь беседу о грустном…
– Ну отчего же о грустном!? Я о самом главном! Разве не от любви и ради любви, во всех ее проявлениях, от румяной застенчивости до сексуальных извращений, происходит вообще все? Разве не к настоящей любви все стремятся?
– Так-то оно так, конечно, если все упрощать, как ты привыкла. Соглашусь в том, что любовь – основа основ, великая движущая сила созидания, а ненависть, соответственно, это разрушение, отсутствие или недостаток любви и понимания. И знай, я верю в любовь. И прежде всего в безграничную любовь человека к самому себе. Я, кстати, вообще во многое верю или готов поверить. Я верю в благородных убийц, убивающих во имя Провидения; в честных чиновников, пекущихся о благе народном, а не своем благополучии; готов уверовать даже в неминуемую победу феминизма над ближневосточными тираниями. Вот только в любовь между людскими персонажами, извини, с некоторых пор мне поверить почти невозможно.
– Глупости какие! Ведь то, что ты сделал ради меня, что это, если не любовь???
– И это тоже любовь. Все – любовь. Видишь ли, я стараюсь, хотя и не всегда получается, смотреть на такие вещи шире. Я люблю, пытаюсь любить все, что вижу и знаю. И этот прекрасный дуб, дарующий нам тень, и дуновение ветра, который делает день свежее, и приятный слуху шелест листвы, и вот эту букашку, ползущую по коленке, полагающую, возможно, что это нечто новенькое, непостижимое. То есть я люблю жизнь во многих ее проявлениях, даже не в самых, прямо скажем, приятных, вроде похода к стоматологу. Да, мне будет предсказуемо худо полулежать с сухой поначалу ватой во рту, ощущать чужие пальцы на деснах, а потом еще и выкладывать за эту странную процедуру кругленькую сумму, но тем самым я сохраню зуб, возможно, целый ряд зубов, гармония которых может пошатнуться от отсутствия ближнего своего. И вот в этом смысле, безусловно, я люблю тебя без памяти!
– Ты просто возмутителен! Я же так и обидеться могу! Так меня еще, кажется, никто никогда не оскорблял! Сравнить любовь ко мне с чувствами к букашке, с ватой во рту – в этом весь ты! Не скрою, я уже обижена…
– И напрасно. Ты слушаешь меня, но до тебя доносится только приглушенное эхо смысла. Хотя прежде всего тебе стоило бы задаться вопросом, а любишь ли ты сама? И только тогда тебе открылось бы, что, конечно, любишь – себя. А также всех тех, кто любит тебя. Наверное, ты думаешь, что я тебя за это осуждаю? Нисколько. Я же тоже в основном люблю не мир в себе, а себя в мире. И то, что я познаю изгнание – совсем не то чувство, которое ты приняла за чистое бескорыстие и самоотречение ради тебя. Это типичный случай частной любви к себе, зачастую выдаваемой за любовь вообще, суть которой умелое притворство, непременная выгода и преимущество одной из сторон при непротивлении или непонимании этого другой, материальная польза, тот же древний страх одиночества как разновидность позора быть изгнанным из племени, хотя последнее с нами, похоже, уже произошло. Зато теперь в нас сидит еще и боязнь пойти против сюжета…
– Прекрати нести чушь! Слышать этого больше не желаю! О, я понимаю, разумеется, ты презираешь меня, имеешь на то право: да, я заслужила, ведь это я все угробила! Но зачем же делать мне больно такими упреками?! Если ты так хочешь, я сейчас же соберусь и пойду в одну сторону, а ты – в любую другую, на том и расстанемся! Ты этого добиваешься? – в сердцах выпалила Свитани.
– Нет же, ничего подобного я не добиваюсь, что ты, что ты… – вполне искренне и взволнованно опроверг это предположение Якобы, пытаясь умерить ее вспыльчивость.
– Еще бы! Да ты хоть понимаешь, как крупно тебе повезло со мной?
