Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский

– Был бы достоин, остался бы. А так… сейчас я просто рад, что между нами состоялся тот самый серьезный разговор, что это не оставило открытой раны, ощущения разверзающейся между нами пропасти, что, кстати, и приводит к мысли, что даже в столь строгом правиле бывают исключения…

– Ладно, можешь больше не продолжать: я уже давно поняла, что ты никогда не признаешься мне в любви! Давай просто закроем эту тему навсегда… Зачем говорить о том, что просто есть, как воздух, который не нуждается в том, чтобы мы о нем говорили, и еще менее воздух нуждается в наших благодарностях. Воздух есть, мы пользуемся им, дышим, мы им живем. Воздух есть и без нас, но нас нет без воздуха… Хм… кажется, я уже начинаю рассуждать прямо как ты: видимо, это заразно и… передается по воздуху, – рассмеялась Свитани своему невольному каламбуру.

– Неплохое сравнение, делаешь успехи! И, между прочим, именно это я имел в виду, говоря, что любовь – самый последний предмет в перечне тех тем, на которые мне хочется пообщаться в этот прекрасный день, равно как и в любой другой день. Потому что чем больше говоришь о любви, тем меньше ее остается, тем больше становится ненависти и непонимания. Я вообще считаю, что надо поменьше слов. Я – забыл упомянуть – в той книге вычитал, что стоило нашему создателю отречься от слов и уйти с головой в форму мыслей, как все решили, что он умер и перестал существовать. Хотя в действительности дело обстояло ровно наоборот – только тогда он стал самим собой, подлинным. Словом, поменьше слов – это вредная привычка, слова все только портят!

– Ты лучше обрати внимание на такой нюанс, что это ты без умолку болтаешь, а я давно все больше помалкиваю… – улыбаясь, заметила Свитини.

– Да, ты просто умница, все схватываешь на лету! Похоже, изгнание пошло тебе даже на пользу!

– И что прикажешь нам делать в сложившейся ситуации?

– Полагаю, нам нужно выражать свои мысли куда бережнее, облекать их в слова только в случае крайней необходимости, желательно выйти на тот уровень взаимопонимания, при котором в словах больше нет никакой нужды, когда все и без слов очевидно, чтобы это передавалось будто по воздуху, практически телепатически, тогда мы достигнем…

– Все, заткнись! Кто первый заговорит – безвольная букашка! Помолчим!

И они помолчали еще сорок дней и ночей, занимая себя чтением пространственно-природных книг, сооружением шалаша из веток, растений и трав, сбором плодов земляничных полян, и все это время их покой не потревожило ничто и никто. Пока однажды Якобы первым не прервал величественное молчание, с имевшей серьезные последствия просьбой почесать спинку, потому как вскоре за этим последовала новая беседа.

– Ты знаешь, я тут много думала о том, что ты говорил про изгнание… Как считаешь, если мы в книге, может ли быть так, что мы не достигли конечной цели, перехитрили Автора? – отчего-то спросила Свитани.

– Да ты просто читаешь мои мысли! Я и сам поглощен подобными размышлениями уж который день! Ведь не может такого быть, чтобы Автор изгнал нас, не преследуя каких-нибудь далеко идущих целей, чтобы мы вот так просто расселись здесь на поляне и… все.

– Ну и что с того? Главное, нам хорошо здесь: ничуть не хуже, чем в Первограде! Разве не может персонажам быть… просто хорошо?..

– Не спорю с тем, что нам хорошо сейчас, но… это-то меня и беспокоит. Вот мы вроде изгнаны, наказаны, а нам отчего-то еще и хорошо! Веселимся тут, тогда как, по закону жанра, мы должны страдать!

– Ну отчего же мы обязательно должны страдать? Может быть, мы уже прощены и нам дан второй шанс? – с надеждой посмотрела Свитани на Якобы, хотя по его отсутствующему взгляду догадалась, что тот уже слишком увлечен навязчивыми идеями страдания, что уже вовсю готовится крепко пострадать за свою правду.

– Так достойны ли мы второго шанса, когда уже упустили первый? – после тяжелого молчания заговорил Якобы. – Думаю, ты абсолютно права! У нас должна быть какая-то миссия, значит, наша задача – найти цель! И как бы хорошо нам ни было здесь, всегда есть вероятность того, что где-то будет еще лучше! Нужно стремиться к лучшему! В этом и есть наш шанс! – самодовольно поделился своими соображениями Якобы.

– Вот ты вспомни, – запротестовала Свитани, – еще совсем недавно мы и мечтать не смели о благополучии, о покое, о поляне! Так разумно ли разменивать почти идеал на гипотетическую возможность чего-то лучшего?

– Знаешь, я долго ждал, пока ты что-нибудь предложишь! И знаешь почему? А потому что ты – сюжетнообразующий персонаж! Вспомни, когда ты предложила съехаться в одной белой комнате, как нас тут же, от греха подальше, сослали в Бабилонск на прочистку мозгов. Не помогло: ты все равно предложила мне то судьбоносное яблоко и… сама знаешь, что было дальше и есть теперь. Так что твое желание, предложение, слово – закон, вот что я твердо понял. И мы будем следовать букве закона до тех пор, пока не докопаемся до истины!

– Заметь, ничего подобного я не говорила! Это уже опять твои выдумки! Я только предположила в шутку, а ты уже вещи собираешь! – возмутилась она столь вольной трактовке ее слов.

– Ну уж нет! Ты сама озвучила идею, которая не дает мне покоя! Ты пойми, мы не можем просто взять и остаться здесь. Мы… одичаем, превратимся в хоть и счастливых, но животных. Ты стопроцентно права, хотя и случайно, наверное, взболтнула, что эта поляна – лишь временная стоянка, но никак не конечная цель нашего путешествия! И у нашего Автора, вне всяких сомнений, есть куда более удачная концепция финала, нежели просто оставить нас здесь!

– И куда же, по-твоему, мы пойдем?

– А это без разницы, да куда глаза глядят! Нам открыт целый мир направлений!

– Да уж, ты был прав – слова все портят, зачем я только это сказала? – упрекнула она и его и себя, после чего в расстроенных чувствах принялась собираться к отходу в слепую неизвестность.

Голова 97. Ослепительная

Оставив ясную поляну, островок благополучия в чужом и враждебном мире, изгнанники снова отправились в путь. Задача отыскать высшую цель серьезно осложнялась еще и тем, что путники не имели ни малейшего представления, каким курсом следовать, как долго, для чего. Пейзажи сменяли друг друга в причудливой последовательности: за засушливыми болотами следовали пустыни с отравленными по виду озерами,