Семейный архив - Юрий Герт

На кладбище все было готово к погребению — могила вырыта, фанерка с именем, датами рождения и смерти лежала в сторонке, прибитая к деревянному штырьку, могильщики с веревками в руках дожидались завершения своей работы...

С прощальным словом обратился к стоявшему на бугорке гробу коллега Ландау по институту, его сменил я. Как-никак, но я считал себя защищенным своим именем, довольно известным в ту пору, но не будь, в отличие от остальных, у меня этой защиты, все равно... Я смотрел на Ефима Иосифовича, на его одутловатое лицо (в рот, за разбитые, подкрашенные губы вложены были марлевые салфетки, кончик одной виднелся в уголке рта), мне казалось — он слышит, прислушивается к моим словам... Не помню, что именно я говорил, помню только, что суть моих слов состояла в том, что смерть Ландау есть тот самый факт, который, наряду с другими фактами, зовет нас к обобщениям... Эти обобщения мы должны, обязаны сделать... Это не только название книжки Ландау, это главное завещание, им оставленное...

По дороге с кладбища мы — Берденников, Антонов, Софиев, не помню — кто-то еще — брели, увязая в тягучей, липкой грязи по аллейкам, тропкам, дорожкам недавно открытого, еще неухоженного кладбища, выбрались на старое, вышли из него и остановились возле приветно светившего ларечка. Ранняя зимняя тьма уже плотно накрыла все вокруг, небо, забитое тучами, было без единой звезды, наши ноги, обросшие грязью, были как кувалды. Мы вытряхнули из карманов какую-то мелочь, разлили по стаканам взятую в ларьке водку и выпили — в память о Ландау и с единодушным проклятием в адрес власти и тех, кто ее воплощает — «Чтоб они сдохли!..», таким был в те годы наш неизменно повторяемый, с надеждой и верой произносимый тост...

И тут мне вспоминаются слова из письма Аркадия Белинкова — о том, что неверно представлять людей, загоняемых в лагеря, невинными овечками, пострадавшими ни за что ни про что. Нет, писал он, существовало сопротивление варварской власти, существовали ее сознательные — в разной мере — враги. При этом репрессии распространялись и на тех, кто служил ей самым преданным образом...

Кем являлись они, эти люди — Жовтис, Ландау, Шафер? Штейн, Вайсберг, Антонов, Берденников? Кем был Иван Петрович Шухов? Каждый из них на свой лад отстаивал свою внутреннюю независимость и, мало того, стремился, чтобы и другие — студенты, читатели, просто люди, с которыми они общались, почувствовали необходимость такой независимости, которая неизбежно противоречила режиму, ломавшему в каждом волю к свободе, осуществлению собственной личности...

Когда говорят или пишут о том времени, обычно тасуют одни и же имена — имена людей действительно достойных, крупных, значительных.. Тех, о ком шумели газеты, о ком — в противоположном газетам смысле — упоминалось в отпечатанных на папиросной бумаге «Хрониках», о ком сообщалось по «Свободе» и Би-би-си... Но мне хочется рассказать о людях, над головами которых не светилась аура святых или героев. Они сопротивлялись — как могли. И расплачивались за свое сопротивления самым жестоким образом.

Александр Лазаревич Жовтис (он не пришел на похороны Ландау чтобы не накликать на себя дополнительных подозрений) был изгнан из университета и восемь лет не имел возможности получить где-нибудь работу, всюду ему отказывали, он жил на невеликую зарплату своей жены... Шафер получил срок в три года. Ландау покончил собой. Виктора Штейна ждала судьба не менее страшная: вскоре оказался в психушке, где его не столько лечили, сколько наоборот загоняли в депрессию, он провел там два года и, когда вышел, не был принят женой в дом, что можно понять — жить с психически ненормальным человеком тяжко и вряд ли даже возможно... Через несколько лет Наташа, жена Штейна, волевая, красивая, исстрадавшая умерла от рака. Сын, подрастая без отцовского глаза, стал наркоманом, связался с бандой и по суду получил высшую меру. Сам Виктор кончил свои дни в доме для инвалидов и престарелых, в страшных муках...

«От фактов — к обобщению...»

Каждого, кто сопротивлялся власти, режиму, строю, ждала расплата... Однако для власти, как повелось исстари, основным козлом отпущения были евреи... Помнится, когда я был в командировке одной из областей, инструктор обкома партии доверительно сообщил мне, что Солженицын на самом деле не Солженицын, а Солженицер, Сахаров — не Сахаров, а Цукерман, и оба — евреи, завербованные, как стало известно КГБ, иностранной разведкой... 

В 1995 году в Москве, в издательстве АО «Деловой центр» вышла книга Владимира Солоухина «Последняя ступень». Она была написана в 1976 году и, судя по всему, в те годы ходила в самиздате, во многом повлияв на умонастроение своих читателей. В то именно время в России начинал формироваться фашизм (хотя может быть это происходило и раньше, ведь некоторыми чертами сталинизм дублировал на практике немецкий фашизм, но я имею в виду формирование более или менее законченной фашистской идеологии).

Книга Владимира Солоухина, известного поэта и прозаика, построена как диалог между неким Кириллом Бурениным и самим автором книги, при этом автор, т.е. Владимир Алексеевич Солоухин, говорит: «Я пришел в мастерскую Кирилла Буренина одним человеком, а ушел другим. Если искать точности, я пришел слепым, а ушел зрячим» /стр. 173/. Ниже цитируются те места из книги Солоухина, которые, по словам автора, помогли ему прозреть: «И теперь уже всюду, на что бы ни упал мой взгляд, я видел то, чего не видел по странной слепоте. Я познал тайну времени», — пишет он.

«...Многие думают, что на земном шаре происходит борьба классов, борьба философий и идей /слова Кирилла Буренина, способствовавшие постижению автором «тайны времени». — Ю.Г./ Нет! На земном шаре происходит только одна борьба: последовательная, многовековая борьба евреев за мировое господство. Другое дело, что они используют в этой борьбе и философию, и искусство, и все возможные средства, а классовая теория — это их отмычка к любому народу /стр. 299/.

...Строго говоря, Гитлер и его движение возникло как реакция на разгул еврейской экспансии, как сила противодействия. Дальше медлить было нельзя. И так уж дело дошло до края, до пропасти, когда появился Гитлер, который называл себя последним шансом Европы и человечества. Это была судорога человечества, осознавшего, что его пожирают черви, и попытавшегося стряхнуть их с себя...

А теперь уже поздно. Теперь уже — рак крови. Парадоксально, что идеи побежденного Гитлера воспринял было Сталин, который собирался решать еврейский вопрос. Дело в том, что он все равно не мог бы его решить за пределами своего государства. Что из того, что он даже и физически уничтожил бы евреев на территории СССР. Это не изменило бы общей картины, общего соотношения сил на земном шаре -добраться до Америки, Франции, Англии у него руки все равно были коротки. Добраться до них мог бы только Гитлер в союзе с Италией, Японией, остальной Европой, да еще если бы мы, дураки, вместо того, чтобы воевать с ним... Между прочим, Сталин поверил в такой союз, поверил приглашению Гитлера совместно решать основной вопрос человечества. Но Гитлер в этом приглашении был неискренен. Он надеялся, что в союзе с ним в результате молниеносной войны окажется не СССР, а Россия уже без Сталина, без большевиков...