Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Батраки, однако, были ненасытны: ведь они еще никогда в жизни ничего не имели. Дележ хозяйского добра был для них «общественным делом», «политикой», а поскольку смотреть вперед они пока еще не умели, то по хутору пополз слушок, будто Габор Барна держит зерно на складе, рассчитывая поживиться им: ключи-то ведь у него. Поверить же в то, что он с ключами в кармане не берет себе ни зернышка, батраки были просто не в состоянии.
Все эти сплетни доходили и до Габора Барна, главным образом через жену. Соседки нет-нет, да и кольнут:
— Слыхала, соседушка, что про вас негодница Юльча Варга рассказывает? Будто бы в хлебном амбаре на рассвете, значит, огонек приметили!
Говорили об этом весьма осторожно, обычно передавали как чьи-то слова. Но был однажды и такой случай: одна из женщин присмотрела себе на дрова оконную раму из господского дома. Однако Габор не разрешил взять ее. Тогда обиженная женщина кинулась к жене Габора и в сердцах выпалила ей то, чего не отважилась сказать ее мужу: это что же? Вам, значит, можно, а другим нельзя?
Был и такой случай, когда старая Жигаи, и прежде ненавидевшая Габора за то, что он, а не ее муж стал старшим батраком, хотя они, Жигаи, дольше других на хуторе жили, крикнула Габору:
— Глядите, люди добрые, и этот тоже реакционером стал. Недаром, видно, всю жизнь другими командовать любил!
Сплетни обижали Габора Барна до глубины души, а поскольку он еще не имел опыта и не умел пропускать мимо ушей такие вещи, то, огорчившись не на шутку, созвал хуторян на сходку. Но когда он прямо сказал собравшимся в бывшем господском доме батракам, какие грязные слухи о нем распускают, и доказал при всем честном народе, что во всем этом нет ни капли правды, то поддержать обвинение желающих не нашлось. Напротив, все, в том числе и любители сплетен, в один голос обрушились на «скверную бабу», осмелившуюся «этакое выдумать».
Однако для такого человека, как Габор Барна, который, как говорят, работал не за страх, а за совесть и зорко стоял на страже общественных интересов (даже среди ночи часто можно было встретить Габора, обходившего хутор, видеть, как он попыхивает своей трубкой; ведь Габор знал, что жулики еще не перевелись, — то и дело чего-нибудь недосчитывались), одних слов было недостаточно. Он заявил, что слагает с себя свои обязанности.
— Будет с меня, выбирайте другого! Пусть попробует с мое, да и вы его испытаете.
Но люди не согласились и другого выбирать не стали. Так и разошлись, ничего не решив. Батраки в то время еще не умели даже организоваться и не были способны создать оппозицию — у них не было вожака. Их оппозиция, их враг таились в их душах, в их рабских душах. Они не выбрали другого взамен Габора потому, что никто не посмел стать на его место.
Тогда Габор пошел в село, к Габору Кишу. Ему он мог излить душу. Поведав Кишу свои обиды, Габор попросил у него совета. Как быть? Дальше так продолжаться не может. Он не в силах больше терпеть клевету и незаслуженные упреки; он, Габор Барна, никогда еще ничего не украл, даже у хозяина. Он не лодырь и своими руками всегда себе кусок хлеба заработает, не нужно ему ни должностей, ни почета.
Верующего человека, который трудится из чистого энтузиазма, вдохновленный идеей строительства нового мира, поначалу всегда легко обидеть, ибо душа его чиста, наивна и доверчива до крайности. Таков был и Габор Барна.
Но Киш объяснил ему, что так поступать нельзя. Нужна стойкость. Все, что про тебя говорят, нужно переносить, работать еще упорнее, еще лучше, быть еще честнее, еще беспристрастнее, чтобы доказать людям свою правоту. И сделать это можно. К примеру, идет какой-нибудь дележ — люди ведь любят делить, — руководителю не следует лезть вперед, он должен оставаться в тени, жить не ради брюха, словно прожорливый кабан, а показывать пример другим. Тогда только этот руководитель будет иметь право обуздать жуликов и жадных.
— Если вам случится делить землю, скотину или зерно, покос или еще что-нибудь, делите по жребию. Пусть все тянут по очереди, а ты — последним. Но этим не козыряй, потому что так ты пристыдишь людей, а они этого не любят. Правда лишь тогда правда, ежели она всем понятна сама по себе, как солнце в небе, — говорил Киш.
— Этак ничего не добьешься, не доросли еще наши хуторяне до идеи, — попытался защищаться Габор Барна.
— Точно так толкуют и господа, дружище, чувствуя, что близок их час. «Лишь бы только нам прожить свою жизнь спокойно, — говорят они, — а после нас будь что будет». Но поскольку их потомки ходят и проповедуют то же самое, то этак мы до второго пришествия дожидались бы, пока наши люди созреют, господа же тем временем оставались бы господами, а мы их холопами.
— Да, но бедняки тоже так рассуждают, — возразил Габор Барна.
— Их устами говорят все те же господа. Они отняли у бедняков даже их мысли и вложили им свои. Нет, Габор, ты не прав. Выучиться плавать можно только в воде. Новую жизнь никто за нас не построит, только мы сами.
Габор Барна глядел на Киша и не знал, что сказать.
— Вот так-то, тезка, — закончил Габор Киш. — Нужна стойкость. Каждый должен стоять там, где его поставили. Стоять и выстоять. Взгляни на этот портрет, — он повернулся к висевшему на стене портрету вождя, — вот человек, который столько испытал, столько перенес, столько боролся в своей жизни и всегда твердо и непоколебимо стоял на своем посту. И ты обязан армии-освободительнице тем, что бьешься ради народных, своих кровных интересов, а не для выгоды Бачо-Келеменов. Так выполним с честью хотя бы то малое, что поручено нам.
* * *
Габор Барна возвратился на хутор и продолжал свою работу. Боролся, учил других, берег общее добро пуще прежнего. И куда старательней, нежели когда-нибудь у Бачо-Келеменов. Днем он отдавал еще больше сил общему делу и еще дольше просиживал над книгой по ночам. Высокий, сухой, жилистый, как
