Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па - Софья Сладенько

Кто глотает шпагу резво, тот садиться не спешит.

Но когда она пролезла – все ликуют от души.

Две девчушки-гастролёрши шпарят сальто. Срамота!

Глянь-ка, слюни у Алеши, аж, вожжою изо рта.

Подставные в криках «браво» все ладони сбили в хлам.

Если слава – не шалава: гонорары пополам.

Ходит кот на задних лапах – приучили чудака.

А недавно всех царапал, рвал за миску молока.

Куклачёв не деспот, вроде, но не ценит божий дар.

Бессердечное отродье – всех котяток распродал.

Клоунада, да и только, дрессировщик рвётся в бой.

Заменил Хоттабыч Вольку, заслонил его собой.

Лопнул выдернутый волос, насаждая страх в умах.

«Тибидох», – раздался голос. И добавил кто-то: «Трах».

Вышла дива, в зале стоны, дифирамбы ей поют.

«К нам проездом с Альбиона, глянь, сама мадам Люлю».

Для провинции событье – появленье примадонн.

Что за попа, что за тити! Почитателей вагон.

«Ой, лошадки, ой, собачки… Ой, колготки порвали́сь

у молоденькой циркачки. Будет фотка зашибись»…

Бим смеётся, Бом робеет. Слёзы с клизмы льёт ручьём.

Плачет тот, кто послабее. Сильным пендель нипочём.

Ловко публику надули: увеличил дядька рост.

Рыжий клоун на ходулях над коллегами возрос.

Разглагольствует в буфете: тема – дружба да закон,

но летят слова на ветер, будто гуси косяком.

Ишь, две кобры зенки пучат, грозно зыркая вокруг.

Зал притих на всякий случай: как бы что не вышло вдруг.

Дети вжались в спинки кресел, их родители – в детей.

Не до шуток, не до песен: кобры смотрят на людей.

Сколь разумных ни плодили – мир не беден на мудил.

Новоявленный Гудини ассистентку распилил.

Но безумец не напуган, низко голову склоня,

юморит: «Пришёл с супругой, а уйти решил с двумя».

Если конь слуга уздечки – кобелями правит бес.

Им что течка, что не течка: всё единый интерес.

Дружно носятся по кругу по системе «нос под хвост»

Даже тигр перепуган: что-то стал труслив да прост.

В ласты бьют послушный котик и морской, блестящий лев.

Дань служению на флоте – две наколки «Вэ Мэ эФ».

Приутих оркестр бравый, барабанщик чешет дробь.

«Слева рыба, мячик справа, в центре палку приспособь».

Вышел слон и в зале шёпот: «Сколько ж гадит за присест?

Есть желанье (до синкопы) увести с собою в лес.

На такого элефанта в огородах будет спрос.

Можно выжать из таланта круглосуточный навоз».

Номер фокусника странный: слёзно просит денег в долг.

Завсегдатай ресторанов и за хавчиком ходок.

Страшно выпучил глаза он: «Ахалай да махалай»,

билетёрша подсказала: «Спорь-не спорь, а тыщу дай».

Шпрехшталмейстер, дядька бравый, видел всяко на веку.

Помнит тигра зёв кровавый вместе с дырочкой в боку.

Док лекарствами попшикал, дунул, плюнул да растёр,

но врачебная ошибка – инквизиции костёр…

Дуракам закон не писан. Писан умным, да не тот.

Жизнь – бездарная актриса. Двадцать пять провалов в год.

Разменяла Форд на велик, ветер в космы – благодать.

От апреля до апреля бенефиса не видать.

Честно жить совсем не сложно: не воруй да не греши,

и тогда забыв про лонжу, полетаешь от души.

Чтобы вниз не рухнуть рожей, не сорвать парад-алле —

надо быть к себе построже, и помягче к детворе…

цирк. ру… связанные заметки на полях, ч. 2

Цирк приехал в наши дали на глубинку поглядеть.

Все билеты распродали, как обещано, к среде.

Полицейских для порядка оторвали от путан.

Ну а что в сухом остатке? Цирк. И больше ни черта.

Если есть сухой остаток, значит мокрый – за углом,

но на сайте Госкомстата нет ни слова о втором.

Подсчитали скрупулёзно всех баранов по рогам,

сколько раз на «грёзы-слёзы» рифму выпишет нога.

Всё статистике подвластно и не скрыться от неё:

кто купил в аптеке пластырь, кто в Испании жильё.

Сколько выточил болванок Уралмашевский завод,

какова длина дивана, где последний поворот.

Проследят за всяко-разным и возьмут на карандаш

дни рождений, будни, праздник, сексуальный эпатаж,

членства дурней неразумных за возможность позвездить,

сколько граждан лечат зубы, что осталось позади.

Кто-то замкнутый и важный всё, что можно, сосчитал.

А в итоге – правит Лажа и сверкает Нищета…

Лоб наморщив для порядка, подытоживаю я:

на кону в сухом остатке – выдра, жаба и свинья.

Всех троих пустили разом на арену шапито.

Каждый – детище оргазма одомашненных скотов.

Кто в Онтарио на пицце, кто на хайфовской маце.

Каждый – veni, но без vici. С маской дури на лице.

Тот нырнул костлявой лапой во влагалище, и рад.

Облизав говно сатрапа, блеет: «Чистый шоколад».

Этот бдит пред монитором, ищет, где бы наблевать.

Все довольны и повторно произносятся слова:

«Г» и «В» шмонали хату, «Д» – на стрёме за углом.

Кто пред нами виноватый – получает поделом».

Выдра воет, жаба пляшет, а свинья торчит в дверях.

На параше надпись «ваша». Ниже – «свинство на паях».

Люди рады, тут свежо им. И под куполом уют.

Что такое хрен моржовый – с детства в цирке познают.

Растеряв лесную гордость в остопиздевшей игре,

два медведя лупят морды на потеху детворе.

Деревянный человечек в шмотках старого тряпья

так и был бы не замечен, но суставы-то скрипят.

Боком, боком на арену, вынул скрипку да смычок

и запел, дитя Вселенной, ни с чего и ни о чём:

«Одному мне Божья кара,

всем в округе благодать.

Вынул чурку папа Карло

и давай её строгать.

Просверлил глазницы-дырки,

обточил с горбинкой нос,

сделал дрелью носопырку.

А потом пошёл вразнос:

вынул ножик перочинный,

в крайней плоти дал надрез.

Для солидного мужчины

важен всякий интерес,

потому очки приделал,

лоб морщиной прочертил,

молотком приплюснул тело

и облёк его в сатин.

Вбил в башку дурные вести,

срезал родинку с плеча,

много всяческих отверстий

понаделал сгоряча.

Целый день строгал и плакал,

ночью плакал и строгал.

А под утро сбрызнув лаком,

он воздал хвалу богам.

Я с тех пор загнал немало

карусельных лошадей.

Жизнь топила да ломала,

но со мной… столярный клей».

цирк. ру… связанные заметки на полях, ч. 3

Добровольцев приглашают, нежелающих – взашей.

Люди хлопают ушами и летит лапша с ушей.

Цирк заполнен до отказа: негде яблоку упасть,

кто не втиснулся – наказан. Не попал, бедняга, в масть.

Трубы рявкнули внезапно, открывая маскарад,

и пополз по залу запах – обосралась детвора.

Дирижёр руками машет, аж, вздымается пиджак.

В детстве ел немало каши, нахватался куража.

Строго взглянет – бубен стихнет, притаится контрабас.

Говорят: не трогай лихо – не получишь сходу в глаз.

Вышел сам директор цирка, очень важный господин.

Вздёрнул кверху носопырку, а ладонью – вдоль седин.

Все вокруг ломают спины, бьют поклоны за версту,

шустро бегают за пивом (с ним не спорь и не бастуй).

Ишь, как вывернул губищи. Видно, с физикой знаком.

Все остатки пищи хищно выгребает языком.

Обезьяны бьют в тарелки, тем оправдывают бунт:

то бананы слишком мелки, то мозги с утра ебут.

Это истина простая, но зверью умерят прыть:

как директор посчитает, значит так тому и быть.

Жизнь ковёрного, что дышло: постоянно всё не так.

Не кулёк от красной вишни – окровавленный колпак.

Оторвали в передряге полштанины от души,

только некому бедняге к той душе кусок пришить.

Извертелся клоун рыжий, корчит рожи невпопад.

Кто мороженое лижет, кто смакует шоколад.

Льётся пот с униформистов – хоть камзолы отжимай.

Те ворчат: «Работа присно, загрузили через край».

Дрессированный козлина блеет, прыгает, поёт.

То вприпрыжку к магазину, то совсем наоборот.

Если с бедной животины молока не надоить —

будет веская причина, чтоб козлу умерить прыть.

Чудо с острова Комодо растопырил два крыла.

Вера глупого народа вверх дракона подняла.

Пять секунд: полёт нормальный, только копоти полно,

да в забаве экстремальной сверху валится говно.

Бим последствия предвидел, Бом под зонтик поднырнул.

Даже зритель не в обиде – сунул голову под стул.

Там бубнит своё либретто, типа, прерванный полёт.

Кто сильнее пнёт поэта, тот нигде не пропадёт.

Крылья, будто листья клёна: перепонки на просвет,

как дохнёт, так прёт палёным вонь сомнительных побед.

На пит-стопе шланги вставив, забивают баки впрок.

Вертухай, предавший стаю, рухнет замертво в песок.