Шарада - Руслан Каштанов

Я наблюдала за всем этим свысока. «Вот, что происходит, когда мужик подхватывает легкую простуду, – думала я. – Он превращается в тряпку, и на него жалко смотреть».

Но весь мои феминизм скончался, как только Кирилл снова пришел в себя, и стал словно перерожденный, – он чувствовал в себе больше уверенности, в нем прибавилось какой-то внутренней красоты, которая обвивает мужской стержень непоколебимости. Еще шарм… Да, в нем прибавилось шарма… Перед ним невозможно было устоять, и я снова превратилась в кошку, в невинную девочку, в лучшую подружку, и в шлюшку-которой-всегда-мало, – все в одном лице. Профессиональная женщина-оборотень.

Удивительно, но он не подпускал меня к себе. Ссылался на усталость после болезни. Хотя я все видела прекрасно. В нем прибавилось самоуважение. Ему не хотелось растрачивать так быстро ту силу, которую он в себе ощутил.

Его осанка стала прямее, его плечи расправились, и весь его вид говорил о новом рождении мужчины в молодом человеке. Маскулинности в нем прибавилось столько, сколько я не могла от него ожидать. Это возбуждало меня невероятным образом. И я ждала (действительно, – ждала) тот момент, когда этот мужчина наконец возьмет меня! Я горела от желания, и он видел это… Да, он видел это. И его равнодушие ни разу не пошатнулось. И это заводило меня еще больше!..

Мы дразнили друг друга.

И это снова началось. И пауза кончилась.

И я испытывала такие оргазмы, которых не смела себе даже представить. Я взлетала до таких высот, и падала до таких глубин, что все сущее для меня становилось тягучим и расплывчатым.

Что-то первобытное руководило нами тогда.

В такие моменты я вспоминала Тима. Об этом ли он говорил мне, когда рассказывал о своих сексуальных опытах? Это ли он имел ввиду?

Еще ни разу я не услышала никакого внятного ответа. Даже шепотом. Намеком или знаком. Мой вопрос уходил в пустоту.

Я жила в этой тишине очень долго. Я ждала, что когда-нибудь он все-таки даст о себе знать. Что я увижу какой-то знак, и пойм, что с ним все в порядке; что теперь он в том месте, где царит мир и спокойствие. Где душа сливается со множеством других душ, и так на долгое время, до нового рождения, до новой звезды, до нового взрыва в космосе.

Но я ничего не видела и не слышала. Ни одного подтверждения…

Я помню, как перестала ждать. Помню, что обвиняла себя в инфантилизме и ругала за веру в сказочки. Никакого ответа быть не может. Наверное, если бы я только сама захотела, и находилась в поиске мистического опыта подобного рода, чтобы только потешить свою душеньку, и сказать благословенное: «Царствие ему Небесное! Пусть земля будет пухом!», то тогда мое сознание само бы отыскало все знаки и намеки, – в воздухе, в запахе, в небе, в солнечных лучиках, пробивающихся сквозь ветки деревьев.

Но мне не хотелось себя успокаивать. Я продолжала оставаться реалисткой. После смерти – одна лишь неизвестность. Разукрашивать ее ореолом чего-то чистого и светлого, пространством, наполненным умиротворением, из которого изредка приходят вести, – утешения для родных и близких, – означало для меня снять с себя все обвинения. Я не могла прийти к этому так быстро.

Стоит признать, что это гнетущее чувство вины стиралось в моменты моего с Кириллом сексуального экстаза. Вообще, многое в этом состоянии теряло свое особое значение.

Постоянно находясь в запутанности собственных мыслей, сумбурности чувств, в плену затуманенного сознания, во время секса я попадала в чистый поток, в котором существовала я и мой любимый, два наших тела, сливающихся в одно целое. Я получала наслаждение, – от поцелуев, ласк и боли.

Я забывалась, и оказывалась в неге.

Когда все заканчивалось, я снова испытывала стресс. Все терялось в неожиданностях: то я не узнавала саму себя в зеркальном отражении (огромное зеркало в ванной комнате, где я обычно скрывалась от Кирилла, претворяясь, будто обливаюсь до бесконечности в душевой кабине); то не могла унять сильную дрожь по всему телу, – словно очутилась голой на морозе; а однажды, вообще, даже серьезно прорыдалась, закрывая рот ладонью, мыча в нее, как истеричный ребенок.

Все это вернулось. Все эти нимфоманские потребности и слезы, следующие за ними.

Я отдыхала, только когда спала. В своих снах я выходила в поле и встречала там призрака. Мы с ним разговаривали. Я рассказывала ему о том, что со мной происходит, а он поддерживал меня, даже давал какие-то наставления. К сожалению, после пробуждения ничего не оставалось. Все стиралось из памяти. Но при этом я чувствовала себя чуточку бодрее, и даже комфортнее. Не так, как это бывает после хорошего крепкого сна. Немного по-другому. Беседы с призраком помогали мне эмоционально… Да… Тот призрак спасал меня… Полагаю, теперь у меня не должно оставаться сомнений в том, чей именно был этот призрак…

И вот, однажды, глубокой ночью, призрака в поле не оказалось. Налетели тучи, задул холодный ветер, и зашумела рожь.

Я проснулась, и не обнаружила рядом с собой Кирилла. Позвала его по имени, но никто не отозвался. Затем вгляделась в его подушку, на которой было круглое темное пятно. Я включила лампу на тумбе, и увидела, что тем пятном была кровь.

Я поднялась с постели, и вышла из спальни. Услышала, как бежит вода, и увидела приоткрытую дверь в ванной комнате, и все это мне показалось страшно знакомым, и не прошло и секунды, как я уже отчетливо понимала, что когда-то я уже видела подобное. (В нашей старой студенческой квартире Тим После какой-то драки Рано по утру Его перепуганные глаза)

Взволнованная, я последовала в клозет, и нашла там Кирилла. У него носом бежала кровь, и он испачкал ею всю раковину. Капли оказались даже на зеркале. Они растеклись по нему тонкими алыми линиями.

У нас завелся какой-то короткий диалог. Я попыталась выяснить у него, что случилось

Но потом что-то произошло. Я почувствовала это. Услышала в самой себе. Мне трудно было воспрепятствовать этому.

Я заметила его эрекцию, – то, что может случаться у мужчин неожиданно, иногда в самые неподходящие моменты, – и возбудилась сама. Точнее, та часть меня, которая утратила волю. Которая уже давно была поглощена стенами.

Мы предались любви.

Мне до сих пор кажется, что все это был сон. Явь не могла быть такой безумной.

Но это было. Младенец свидетельство тому факту… Необычный младенец. Младенец, начало которому дали не только два человека, его родители. Но и что-то еще. Нечто огромное. Большее, чем наша планета. Больше, чем вся Вселенная.

Все вокруг – стены, земля и небо, – превратились в огромную пылающую сферу, в центре которой были мы с Кириллом, слитые в экстазе