Шарада - Руслан Каштанов

Я слышала демонические крики. Один из них схватил меня за руку, и не отпускал до тех пор, пока семя моего возлюбленного не излилось в меня.

Безграничная энергия поразила все мое естество, и я застыла; онемела всем своим телом.

Меня изнасиловали. Взяли и использовали против моей воли. Но это было безболезненно. Это было прекрасно.

Я стала той точкой в мире, где граница переломилась. Я открыла врата совершенно новому существу, тому, кого мир еще не видел. Тому, кто пришел в него, чтобы его же уничтожить…

Да, так я полагаю… Аннигиляция – вот в чем истинная миссия моего ребенка…

С тех пор я была разделена напополам. Одна часть меня верила в иллюзорность зачатия; другая четко убеждала меня в обратном. И где-то на стыке этих двух субличностей рождалась новая я.

Новая я была нетерпима. Новая я всегда хотела раздуть конфликт, и ей это нравилось. Новая я готова была разрушать. Все это большей частью моей естественности, нравилось мне это или нет. Любой спор с правдой мог закончиться чьей-нибудь смертью. В том числе, и моей…

Сначала я кормила его грудью. Потом у меня испортилось молоко, и он стал пить из бутылочки, через соску.

Это должно быть так мило, – кормить младенца. Неважно, как. Видеть это личико, налитое яркой краской. Слышать эти чмоканья и постанывая; а потом хлопать его по спинке у себя на плече, если у него разболелся животик…

Начнем с того, что у моего ребенка никогда не болел животик. Если быть откровенной, у него вообще было мало болезненных реакций. Возможно, только в моменты недовольства он мог выразить возмущение своим ором (а кричал он, порой, действительно очень громко). Например, когда я немножечко уснула, когда укачивала его, – непорядок! Или когда я отходила от кроватки на некоторое продолжительное время, чем обычно, – возмущение!

Но подобное происходило крайне редко.

Он никогда не лил слез. Он был спокоен. Абсолютно никаких проблем в этом плане.

Еще мне хотелось бы добавить – безмятежен. Ну, так, как это обычно выглядит с другими младенцами. Особенно во сне. Этот ангельский сон!..

Но, как это не странно, безмятежность не совсем то слово, которое подходит к моему ребенку.

Иногда мне даже казалось, что его взгляд умеет фиксировать. Я понимаю, в таком возрасте это в принципе невозможно. Но значит, в противном случае, я сама себе все это надумала. Значит, я сошла с ума. Или схожу с ума… Что абсолютно неправда. И это настораживает больше всего.

Раньше нас окружали сумасшедшие, теперь мы сами превратились в сумасшедших…

Точнее, я сама.

До сих пор не могу привыкнуть, что Кирилла нет рядом. Мною все еще владеет это проклятое мы.

Нет больше мы, Дина. Есть только ты. Одна. Ты и твой ребенок.

Я…

Почему же все-таки я снова так и не превратилось в мы? Почему между мной и моим сыном такая огромная дистанция?

Видит бог, я долго шла к этому мы, в котором союз матери и ее ребенка нерушим, как весь этот мир. Но сколько бы не проходило времени, это мы так и не обрело своих форм и границ.

Естественно, я задавала себе вопрос: почему?

Ответ постоянно крылся в мелочах, которые меня раздражали.

Этот ребенок редко мне улыбался… Возможно, просто из-за того, что я сама не была щедра на материнские улюлюканья и ласковости. Но это было не при чем. Он был сосредоточен в самом себе. Он был центром, и вокруг него все вращалось. У него была целая Вселенная перед глазами, – он все видел.

Этот ребенок сам дистанцировался от меня, отказавшись пить мое молоко. Отказавшись от моих материнских чувств, и оставаясь наедине с самим с собой.

Знаю, это звучит как монолог безумной мамаши, не сумевшей преодолеть послеродовую депрессию. Но мне кажется, что я примерно знаю, для чего конкретно меня удерживают в этой квартире на пару с моим сыном. Я думаю, все дело в простых обязательствах: я ухаживаю за младенцем, пусть и замечаю, как нетипично он развивается, но при этом повторяю себе, что все нормально, все так и должно быть.

Только вот обратить странности в новую норму на самом деле не так уж и легко.

Я могла успокаивать себя, и продолжать играть роль так, как предписывает инстинкт, написать психологический тренинг для женщин, которые испытывают трудности с чувством материнства на ранних стадиях рождения ребенка. Все, что угодно, дабы соответствовать социальной роли.

Да вот только я верила не в обязательства, а в то, что видели мои глаза. Я верила реальности.

Я не нужна была этому ребенку конкретно, как мать. Не потому что я была вся такая холодная, как айсберг в океане. Нет. Он априори не нуждался в материнском тепле. Раньше мне казалось, что это лишь мои домыслы. Но это предположение мельтешило среди других тревожных мыслей, когда ребенок еще был в моей утробе. Я думала об этом! Пугалась своих мыслей, но они возвращались ко мне снова! Сколько еще можно переубеждать себя?

–Не забывай, Дина, – говорил мне Айдын. – Ты нужна ему, даже если тебе все кажется совсем по-иному.

Откуда он мог знать об этом?

Значит, это правда? Айдын и его дружки действительно знают свое дело? И я произвела на свет несущего пламя (это не мое определение; так называть своего сына я не собиралась; Айдын болел этой священной терминологией; он же меня ею и заражал)?

Я отрицала это святотатство, точно так же, как и Кирилл. Мы думали, что окружены безумцами. Одержимыми. Психически больными людьми.

Но теперь я сама безумна И мне кажется что мир перевернулся Что пламя где-то за занавесью Скрыто от наших глаз И лишь поэтому никто не видит его И не слышит

Но я слышу

Я слышу…

Мир полнится историями об экзорцизме. Как и все остальные, я привыкла слушать их от лица изгоняющего демона. Обычно это он герой. Он избавитель жертвы от нечистой силы.

Выдержал бы мир подобную историю, если бы ее рассказчиком являлась одержимая молодая женщина? Думаю, какой-то интерес мог возникнуть. Все же, новый ракурс, как-никак.

Демоном я одержима не была. Но определенно это было нечто схожее.

Можно дать короткое описание: необозначенная сила разрушает твою волю и до бесконечности расширяет лабиринты твоей души, чтобы ты никогда не выбралась из него. Это она строит иллюзии из костей и мертвечины, и нагоняет злости и тоски. Это она заставляет тебя пасть ниц перед разрушенным храмом твоей женственности и целовать его руины. Это она. Там. Глубоко внутри тебя. Овладевает тобой…

Между прочим, овладевать молодой женщиной не так уж и сложно. Ни разу не слышала историй об одержимом мужчине (возможно, только вскользь). Чаще всего, это женщина. Молодая. Запутавшаяся…

Я очнулась ото сна, после той самой ночи,