Шарада - Руслан Каштанов

Затем с моей психикой стали происходить первые серьезные изменения. Я никак не могла сосредоточиться на учебе. Меня одолевали мысли, не имеющие отношения к действительности: страхи, подозрения, влюбленности, неудачи, успехи, и так далее – полный кавардак, никакой логической связи. Учащался пульс, горели щеки, а потом вдруг внутри меня происходил маленький взрыв, и я возвращалась из собственных глубин на сушу реальности. Часто это происходило на лекциях. Поэтому я с удивлением обнаруживала, что ушла в себя на целых полчаса. Преподаватели стали обращать внимание на этот мой воздушно отсутствующий взгляд. На что я ничего не находилась ответить, кроме как:

–В последнее время я рассеяна. По правде сказать, я стараюсь быть сосредоточенной. Честное слово! Концентрация, и ничего кроме!

От части, это была правда. Да только было ясно, что я несу околесицу, чтобы только от меня отстали.

Сконцентрироваться на чем-то одном, когда тебя одолевает буря? Ха! Никогда раньше со мной такого не было. Во мне воспитали усидчивость, и я всегда была способной ученицей. Было, чем гордиться. До недавних пор…

Я стала думать, что на нервной почве у меня развилась прокрастинация. Я слышала раньше это слово, и интересовалась его значением, но никогда бы не подумала, что ради собственного успокоения мне придется нацепить его на себя (в любом случае, я понимала, что мой личный анамнез никак не вязался с моими подозрениями; поэтому было ясно, что я верю в ерунду).

Короче говоря, моему терпению больше не было предела. Я накинулась на Кирилла, как дикая, и с удивлением обнаружила, что он находился примерно в том же возбуждении, что и я.

Наш секс был невероятен. Он был насыщен яркими красками, вспышками, возникающими где-то на ментальном уровне, и моими многократными оргазмами.

По началу, я подумала, что позволила себе много лишнего. Даже слишком много лишнего! Стыдно до неприличия!

Но при увеличении сексуальных доз и разнообразий все сомнения куда-то пропадали.

Мы занимались этим подолгу, постоянно меняя позы и комнаты.

Потом, через какое-то время, я стала от него скрываться. Мы заканчивали, и я убегала в ванную комнату, под предлогом, что мне срочно нужно в душ. Он всегда провожал меня недоумевающим взглядом, но ничего не произносил против. Наверняка, он оправдывал мое стремление к женской гигиену. Оправдывал настолько, что мне даже не приходилось пояснять свое странное поведение.

К тому моменту мы уже окончательно потеряли способность коммуницировать так, как это было раньше.

Я скрывалась от него, чтобы остаться наедине с самой собой. На самом деле, после бурных оргазмов и продолжительных грубостей у меня не появлялось то упоительное чувство успокоения или наслаждения, какое обычно и должно быть у жаждущих и получающих друг друга людей. Меня била дрожь, и я долго не могла успокоиться. Мое дыхание сбивалось, тело болело. И так постоянно.

Мне было страшно.

Это наваждение должно было кончиться. Но этого не происходило.

Кирилл тоже имел от меня тайны. В это же время он пристрастился к спиртному. Он выпивал наедине с собой; а потом мог вести себя не вполне адекватно. Так, как обычно ведут себя алкоголики, когда пьют каждый божий день.

Я возвращалась домой с какой-нибудь прогулки с подругами после учебы, на которой мне постоянно все казалось нетипичным – я чувствовала какие-то конструированные изменения вокруг себя. Улица больше не была улицей, подруги больше не были «те самые подруги», и воздух, зимний воздух, – он распадался на частицы. Я чувствовала это. Мой мозг это чувствовал.

Каким образом, я до сих пор не могу понять.

Так вот, я возвращалась с такой вот «нетипичной прогулки» в надежде окунуться в нашу общую атмосферу – мою и Кирилла. Я ожидала окунуться в то, что было между нами раньше, всегда, на протяжении долгого времени.

Но вместо этого я чувствовала запах выпитого спиртного. Я чувствовала этот запах от него. Хотя он и говорил, что выпил не так уж и много. И вид у него был «старательно трезвый»… по началу…

Полагаю, что «по началу» всегда возникает стыд. От него никуда не скрыться. Стыдно так вести себя по отношению к своему партнеру.

Я вспомнила, как впервые увидела его таким на вечеринке по случаю празднования Нового Года. Он напился, и приревновал меня к какому-то парню, который знал Тима, и который гулял с нами пару раз по ночному городу (для меня он был еще одним незнакомцем, с которым я воспитанно выдерживала диалог). Кирилл считал ревность вздором, и не терпел подобных сцен, если они развивались перед ним. И вдруг его как будто подменили. Он не скрывал своих чувств, открыто выражал недовольство, да так, чтобы это услышали все в округе. Полагаю, ему нужны были свидетели. Или театральная сцена, на которой он смог бы сыграть свою умопомрачительную роль, и получить за нее награду от присутствующих в виде успокоений, поддержек и дружеских похлопываний по плечу. Это звучит оскорбительно, но все выглядело именно так.

Я пыталась понять, что происходит. Но мои размышления вновь и вновь обрывались глупостями, и в очередной раз переползали на образы о сексе. Непонятно, с равнодушием или горестью, но я признала, что во мне вовсю цветет нимфоманка.

В те короткие периоды, пока у нас с Кириллом были перерывы, я удовлетворялась сама. Это могло произойти на кухне, пока я готовила, или даже в уборной, пока я сидела на толчке и от скуки перелистывала френдленту в социальной сети.

От невозможности сконцентрироваться на чем-то одном, более всего важном, моим лучшим утешением стал мой мобильный телефон. Я практически жила с ним. Как только я оказывалась на улице, вне стен, эта напасть сходила, отпускала, но не совсем до конца; оставалось какое-то подобие эха.

Рефлексировать тогда было очень сложно. Не хватало эмоционального опыта и прожитых лет.

Я слышала, как он просыпался посреди ночи, задыхаясь, заглатывая воздух. Ему часто снились кошмары. Я обращала внимание, что в какие-то моменты, в наших постоянных сексуальных марафонах, он словно куда-то улетает, будто рядом его уже не было; только тело, которое двигалось в такт, и получало от этого удовольствие. Я профессионально и дотошно изучала его замедленную реакцию, его леность и апатию. И все это я списывала на спиртное, которым от него постоянно пахло.

Только сейчас я понимаю, что с ним происходило то же самое, что и со мной. Только в иной форме. В его индивидуальной форме.

За несколько дней до той ночи он заболел. Двое суток он провел в полубессознательном состоянии. Его бил озноб. Он не мог открыть глаз; только спал и бредил. Ему с трудом удавалось подняться, чтобы сходить в туалет. Его шатало, и он останавливался, облоктившись о стену, чтобы передохнуть.

Кроме