Письма к отцу - Таня Климова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я рассказывала матери моего – ого – мужа, что ты был строгим, резким, требовательным, что тебя боялась мама, что я бы не сделала многих вещей, если бы ты был жив, – вероятно, не поступила бы в столичный институт и не вышла бы сейчас замуж. Рассказывала и понимала, что ты всегда заставлял меня чувствовать себя неловко – от моей (нашей с тобой) выдуманной исключительности, от чужой «обывательщины» – выпирающей отовсюду. Ты никогда не говорил об этом напрямую, но я всегда чувствовала это в напряжении твоего тела, в напряжении с в о е г о тела – выравнивала плечи, скрывала дрожание губ, колен, пальцев. Я боялась тебя, папа. Я боялась других – из-за тебя. Я издевалась над теми, кто умел быть смешным, оказывался искренним, радовался простым мелочам – Новому году, запаху мандаринов, солнцу среди зимы, тому, что мы – с ним – моим мужем – жених и невеста. Его родители умеют этому радоваться, умеют наслаждаться каждым моментом, а ты – почему-то – не умел.
«Тебе больше нравится ездить к родителям со мной или без меня?» – спросила я сегодня – ого – мужа. Он удивился, сказал, что, конечно, со мной. «Почему?» – «Не знаю. Потому что я тебя люблю». Ты никогда не говорил, что любишь меня, папа. Ты всегда считал, что тот, кто любит, – дурак и обыватель. Что есть вещи поважнее любви – наука, политика, рассуждения о религии и философии. Умные люди говорят об идеях, глупые – о чувствах. Ты о чувствах не говорил никогда.
Кажется, ты ошибался. Потому что настоящее счастье – говорить о чувствах, слышать о чувствах. Особенно сейчас – когда в стране и мире нет никакой стабильности, когда мое «я люблю тебя» звучит как «тебе нужна моя помощь?», когда я не сплю в четыре утра и пишу письмо тому, кого нет в живых больше пятнадцати лет, и тому, кто меня – если вдруг когда-нибудь увидит – не узнает.
Несмотря ни на что – я скучаю по тебе, папа. Я хочу научиться говорить это не только мужу, но и маме. Я не умею. Вы меня не научили. Но это не ваша вина.
Обнимаю. С наступающим Новым годом, если там, в твоей пустоте, в твоем нигде, отмечают отсчет земного времени.
Часть третья
Глава первая
Я читала
Двадцать восьмого февраля 1926 года родилась Светлана Аллилуева. Светлана Аллилуева умерла двадцать второго ноября 2011 года. Двадцать второго ноября 1992 года поженились мои родители, двадцать второго ноября 2022 года вышла замуж я. В 2011 году я училась в институте – она была жива, когда уже родилась я, она была жива половину моей жизни.
Я не знала, кто она такая, когда ее интервью показывали по телевизору (я была подростком, по телевизору смотрела только сериалы – «Мятежный дух» и «Зачарованные»). Я не знала, кто она такая, когда слышала ее имя, упомянутое в списке русских эмигрантов. Мне говорили, что она очень известная, что ее мемуары произвели фурор – и там, и здесь, что, если я увлекаюсь литературой и историей тамошнего и здешнего, обязательно должна прочесть ее мемуары.
Оказалось, что Светлана Аллилуева – это дочь Иосифа Сталина. У него было двое сыновей и одна дочь.
Несколько лет я читала разные книги о Сталине – мне хотелось понять, как так вышло, что человек поставил себя на место отца – на место Господа Бога, Отца всеобщего; человек назвал себя Отцом народов; человек придумал псевдоним, создал миф о себе – при жизни. Я разглядывала – завороженно – его фотографии, я много раз пересматривала видео с ним на ютьюбе. Я не могла поверить в то, что он когда-либо существовал, в то, что его – так неподдельно – любили.
Я читала стихотворение «Телефонистка», написанное современником Сталина, неким Иваном Фроловым. Его героиней стала девушка-связистка, влюбленная в Сталина. «Ей каждый день положено по штату / Руководить беседой городов». Однажды ее просят связать «Москву, Совет Министров» с секретарем обкома:
Шуршали в трубке звуковые дали.И вдруг в Москве сказали не спеша,Отчетливо:– У телефона Сталин.И у связистки замерла душа.Она смахивает пыль со столика, трогает рукой комсомольский значок, быстро застегивает пиджак, наводит порядок: «Как будто в кабинет телефонистки / Сейчас войдет великий абонент…»
Настя думает о Сталине с нежностью. Меня всегда удивляли строчки из дневника телефонистки, которые каким-то невероятным образом пришли в голову Ивану Фролову:
Он далеко, но неразрывны нити,Что весь народ наш связывают с ним.Включилась и спросила:– Говорите?И Сталин ей ответил:– Говорим…И сердце… Сердце захлестнуло счастье.Пылали щеки радостным огнем.Ведь столько раз она, связистка Настя,Всегда волнуясь, думала о нем.Есть в дневниковой Настиной тетрадиТакая запись:«Не могу заснуть.Товарищ Сталин не был на параде:Быть может, со здоровьем что-нибудь?»Я часто вспоминаю это стихотворение, когда думаю об отношении моих современников к президенту. Возможно, в эпоху безотцовщины (а у нас почти каждая эпоха – эпоха безотцовщины) очень важно искать авторитет, особенно девочке, девушке, женщине.
Я читала в «Истории моего заключения» Николая Заболоцкого о том, как заключенные в Комсомольске-на-Амуре славословили Сталина, не понимая, по какой причине оказались в тюрьме, убежденные в том, что товарищ Сталин должен их спасти от садистов, карателей, оказавшихся в центре этой страшной системы. Они не понимали, кем создана эта система, но видели только одного человека, способного их спасти.
Доверие Сталину было безграничным, это было доверие Господу Богу, «отцу народов». Только те, кто верил собственным глазам и собственным чувствам, понимали: что-то не так.
Что что-то не так – понимала и жительница Зазеркалья, любимая дочь Иосифа Сталина, которой он отправлял нежные письма и с которой играл в приказы – она писала их на альбомных листах, а он расписывался при выполнении: «Приказываю папочке ложиться спать». Любимая дочь рано потеряла мать, Надежду Аллилуеву, которая покончила с собой, но девочка об этом не знала. Не знала, но чувствовала – что-то не так.
Меня всегда интересовала судьба этой девочки, ее мироощущение. Я никогда не хотела ее осуждать, как делали многие, что меня всегда удивляло. Почему-то так происходит, что своих отцов мы не выбираем, если наш отец оказывается чудовищем – это не наша вина, это наша беда. Я читаю ее «Письма к другу» (не к отцу), я думаю о ней.
Глава вторая
Жены и дети
Светлана Аллилуева потеряла отца в двадцать семь лет. Он умер после инсульта, который случился двадцать восьмого февраля 1953 года, в день рождения дочери.
Сначала Светлана – как и все дети – жила с родителями и братом. Она – как и все дети – любила маму.
Мама умерла, когда ей было шесть. Ей говорили, что мать умерла от аппендицита. То, что она застрелилась, Света узнала только в 1942 году, когда, находясь в эвакуации, открыла иностранный журнал, прочитала на английском, была зла на отца за то, что он скрыл это от нее.
Она писала стихи и рассказы с шести лет. Каждое произведение посвящала маме. Это какое-то особенное свойство детей, потерявших родителей в юном возрасте, – начинать о них писать, воскрешать их при помощи тетради и ручки, уговаривать их вернуться к жизни. Я тоже – после смерти папы – не могла перестать записывать то, каким он был, я боялась забыть – его образ, его голос, его запах. Возможно, из-за этой фиксации не забыла ничего.
В ноябре 2022-го я была на писательских семинарах в Смоленске. Там познакомилась с восемнадцатилетним поэтом, который буднично, в столовой, рассказал мне о похоронах своей матери. «Был дождь и была грязь. Маму хоронили со скидкой – для малоимущих. Мы не покупали место на кладбище, место на кладбище стоит недешево. Когда маму клали в землю, то сначала откопали какой-то старый гроб, с чьими-то костями. Потом его закопали. Стали копать для мамы. Там и похоронили». Мальчик-поэт улыбался, он был очень обаятельным. Потом стал читать стихи, посвященные маме и младшему братику, который тоже остался без мамы. Я не понимала, какие чувства испытываю к этому длинноволосому восемнадцатилетнему поэту – жалость или нежность. Я знала, что он талантлив. Каждый талантлив, кто пережил утрату в раннем возрасте.
Первую книгу, «Двадцать писем к другу», Светлана написала летом
