Письма к отцу - Таня Климова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она молчала и слушала его речи. У него были устоявшиеся взгляды абсолютно на все. Догмы. Сталинские премии – социалистическому реализму, Ахматова и Зощенко – предатели, Вавилова – расстрелять, Лысенко – возвысить. Он не терпел возражений, потому что ему никто никогда не возражал.
Кажется, он жил в иллюзии. Кажется, он так долго создавал этот ненастоящий мир, что не мог – как в болото – не угодить в него.
У меня тоже была эта иллюзия. Когда-то я стажировалась в либеральной газете, в отделе культуры. Мне нужно было написать о выставке. Экспозиция находилась в центре «Рабочий и колхозница», в самом помпезном районе Москвы – на ВДНХ. Не только труп Ленина на Красной площади напоминает о семидесяти красных годах, но и каждый квадратный метр Выставки достижений народного хозяйства. Я училась на втором курсе Литературного института, созданного Максимом Горьким в 1934 году для того, чтобы плодить «разрешенных» авторов, пишущих в методе социалистического реализма. Я любила Советский Союз, я его – через маму и отца – понимала.
Я шла на выставку, слушая в наушниках: «…и смотрит с улыбкою Сталин, советский простой человек». Я изучала выставку о «простых советских людях», смотрела на обложки журнала «Огонек», на реалистичные картины советских художников – доярка, месят цемент, рабочий, строительный кран, мужчина в каске, женщина в косынке протягивает кирпич девушке в плотном пальто. Я прониклась выставкой, пришла домой и написала вдохновенное эссе – о чуткости Советского Союза к рабочему классу.
Я принесла эссе редактору. Редактор вздохнула и дала мне несколько научных статей о жертвах репрессий. Я знала об этих жертвах, но тяжело справлялась со стыдом от непрофессионализма – я полюбила то, что было ложью. Они обманули меня, моего отца, мою маму. Я злилась на Советский Союз. И мне до сих пор больно о нем говорить.
Глава седьмая
В Колонном зале
Светлана Аллилуева разводится. Выходит замуж снова – по настоянию отца. Беременеет вторым ребенком. Девочка – Катя. Беременность протекает трудно, дочь рождается преждевременно. У Светланы – депрессия. У Сталина – второй микроинсульт. Аллилуева не навещает отца, отец не навещает Светлану. Светлана хочет помириться с отцом, когда в роддом к ней никто не приходит (у других – звонки и гости, у нее – никого). Она отправляет гневное послание «отцу народов». Он ей отвечает – самым последним в жизни письмом к ней.
«Здравствуй, Светочка!
Твое письмо получил. Я очень рад, что ты так легко отделалась. ‹…› Откуда ты взяла, что я совсем забросил тебя?! Приснится же такое человеку… Советую не верить снам. Береги себя.
Береги дочку: государству нужны люди, в том числе и преждевременно родившиеся. Потерпи еще, скоро увидимся. Целую мою Светочку.
Твой «папочка»10 мая 1950 г.»Светлану вызывают к отцу. На дорожке около дома ее встречают Хрущев и Булганин. Оба – заплаканные. «Идем в дом, там Берия и Маленков тебе все расскажут». Но Светлана поняла без слов.
Три дня она проводит у постели Сталина. В ней сменяются разные чувства – страх, обида, отвращение, боль, сожаление, надежда. Она знает, что после смерти отца наступит освобождение – так говорят и люди верующие, и те, кто к вере не имеют никакого отношения.
Пятого марта 1953 года Сталин умер. В Колонном зале было многочасовое прощание. «Как странно, в эти дни болезни, в те часы, когда передо мною лежало уже лишь тело, а душа отлетела от него, в последние дни прощания в Колонном зале, – я любила отца сильнее и нежнее, чем за всю свою жизнь. Он был очень далек от меня, от нас, детей, от всех своих ближних…» – записала Светлана в «Письмах к другу».
Когда я читала «Письма к другу», я еще не знала о том, что к гробу Сталина выстроилась огромная очередь, что множество людей погибли в давке, что каждый, кто узнал о смерти, испытал смесь облегчения, отчаяния и пульсирующей тревоги – что будет дальше? Хотя, конечно, могла бы догадаться. Но для меня это не имело значения. Я думала только о дочери, потерявшей отца; обо всех дочерях, утративших отцов; отцов, которые общественное положение ставили выше семьи; отцов неверующих; отцов, скрывающих от дочерей страшные секреты; отцов, не умеющих общаться с дочерями, потому что дочери оказались умнее, проницательнее, живее, смелее и решительнее сыновей. Это не Светлана Аллилуева хоронит Сталина, это взрослая дочь хоронит отца, который принадлежит не ей, а другому – чуждому ей – миру, советской стране, Стране Советов.
«Я чувствовала, что я – никуда не годная дочь, что я никогда не была хорошей дочерью, что я жила в доме как чужой человек, что я ничем не помогала этой одинокой душе, этому старому, больному, всеми отринутому и одинокому на своем Олимпе человеку, который все-таки мой отец, который любил меня, как умел и как мог, и которому я обязана не одним лишь злом, но и добром…»
Светлана Аллилуева, «Двадцать писем к другу»Я думала о том, что каждая дочь, которая похоронила своего отца, ничего не знала о нем. Дочь сидит в кресле, поджав под себя ноги и кусая ноготь на большом пальце правой руки; дочь всматривается в выцветшие фотографии; дочь приезжает в больницу к нему, умирающему, вглядывается в морщины, за возрастными изменениями на лице и теле пытается уловить его прежнего, молодого; дочь звонит ему, еще живому, смотрит на экран: «Папа» – абонент на связи – 00:20 – «Алло, пап, ты здесь?» – «Алло, да, Наташа (Оля, Ксюша, Юля, Марина, Катя, Даша, Света), ты что-то хотела?» – «Да нет, толком ничего, как ты? Как здоровье?»; дочь знает, что он скоро умрет, потому что мужчины в России не живут долго, мужчины быстро умирают оттого, что никогда не плачут, оттого, что изнурены тяжелым трудом, оттого, что пьют, курят, плохо спят и не ходят к врачам; дочь хочет выговориться, выплакаться, похоронить его, еще живого, произвести работу горя до того, как он по-настоящему умрет, но она не верит, что он когда-нибудь умрет, такие не умирают, никто по-настоящему не умирает, особенно отцы – они живут в нас и после смерти; дочь стоит около зеркала – наблюдает за поворотом головы, пристально смотрит себе в глаза, поглаживает себя по волосам, замечает, как заостряются черты лица, как ожесточается взгляд, она оглядывает себя, а видит его; она берет тушь, тональный крем, губную помаду, она стирает черты отца на собственном лице; она не пользуется косметикой дома – только когда выходит в люди.
Беременная Светлана Аллилуева пытается дозвониться Сталину. Ей отвечают, что он перезвонит, когда освободится. «Ты звонила ему?» – «Мне сказали, что он перезвонит в два часа». – «Уже два часа».
Светлана Аллилуева переживает сложные роды. Ее успели спасти. Она могла умереть. Приходит посылка – от Сталина. Он прислал ей апельсины. Ей нельзя апельсины.
Книги, которые собирала мать Светланы Аллилуевой, находятся в Кремле. За ними следит специальный человек, выдает их Светлане по абонементу. Записывает инвентарный номер. Она расписывается на формуляре. Ей здесь ничего не принадлежит – все государственное.
Тело ее отца положили в мавзолей, рядом с Лениным. Ей не принадлежит даже тело отца – оно государственное. «Он что-то задумал. Он лишь отдохнуть прикорнул. / И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою: / удвоить, утроить у этой стены караул, / чтоб Сталин не встал и со Сталиным – прошлое»[16] – такие стихи будут писать после того, как тело Сталина вынесут из мавзолея. Даже мертвый – он принадлежал всем, кроме нее. У каждого о нем было мнение. А значит, и о ней. Каждому – ненавидящему, боящемуся, зависимому – был нужен Сталин, «отец народов». Никому оказались не нужны сводные братья и сестры – родные дети вождя.
Глава восьмая
Письма к другу
Впервые я прочитала «Двадцать писем к другу» в 2014 году, когда окончила институт и заинтересовалась историей и литературой русской эмиграции. Я прочла все широко известные эмигрантские мемуары на последних курсах Лита – находила в интернете и вузовской библиотеке, разговаривала с людьми, которые в девяностые эти мемуары открывали для советского и постсоветского читателя, была благодарна тому, что судьба сводит меня с такими людьми – моими преподавателями. Я устроилась на работу в Дом русского зарубежья,
