Письма к отцу - Таня Климова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказывала о том, что произошло через несколько недель. Я зашла в палатку с журналами, где ты каждое утро покупал газеты. Женщина из палатки:
– А где же твой папочка?.. Что-то давно он не заходит.
Подкосились ноги. Головокружение. Ничего не отвечаю, бегу домой. Где же мой папочка? Что-то давно он не заходит.
Рассказывала, как впервые пришла в школу. Как одноклассники заботливо охраняли, как спрашивали, не нужно ли чего, не упаду ли я со стула. Как носились как с душевнобольной. И – девочка. Я даже запомнила ее имя – Эля Гаджибраилова:
– У тебя умер папа, да? Эх. Вот бы мой умер!
Всматриваюсь в ее лицо – сросшиеся, насупленные брови. Острый подбородок. Сжатые, тонкие губы. Шепотом:
– Что?
– Вот бы мой умер, говорю.
Мысленно – я, дочь атеиста, – пожелала ее отцу вечной жизни, вечной памяти всем отцам на земле.
Он молча слушал. Открыла окно на его кухне. Курила. Принес свою ветровку, накинул на плечи. Считал выкуренные мной сигареты:
– Третья? Серьезно? Но я тебе не врач – кури.
Курила. Немного жалея, что начала об этом говорить ему, чужому, почти незнакомому, и казалось, что такому равнодушному ко всему, кроме себя. Позже он читал свои стихи под мои язвительные замечания.
Недоумевал:
– Ты была такой искренней, откровенной. Что теперь? Чего ты боишься? Я не обижаюсь, нет…
И – действительно – не обижался. Потом мы переспали. Не от отчаяния, скорее, от внутренней пустоты, от желания поддержки. От отсутствия тебя, ради того, кто это отсутствие понял.
– У нас, наверное, не получится никаких отношений. Ты ищешь мужчин, которые похожи на твоего отца. Я на твоего отца не похож.
И – действительно – не похож. И – действительно – не получится.
Но не об этом мне хотелось с тобой поговорить. Помнишь Элю, о которой я случайно вспомнила? Помнишь жалость и нежность, какую я испытываю ко всем отцам на свете? Недавно читала книгу Светланы Аллилуевой, дочери Сталина. Чуть не разревелась. Только представь: Сталин – «отец народов» – сидит в своем кабинете за широким столом. На столе – телефон и больше ничего. Он в уединении. В одиночестве (вселенском!). Он знает, что по его приказу умирают тысячи людей, большинство из которых он никогда не видел, не чувствовал их. Так вот. Он сидит и пишет письма дочери, которая отдыхает в Крыму. Вот они – переписываю из книги:
«Здравствуй, моя воробушка! Письмо получил. За рыбу спасибо. Только прошу тебя, хозяюшка, больше не посылать мне рыбы. Если тебе так нравится в Крыму, можешь остаться в Мухолатке все лето. Целую тебя крепко. Твой папочка».
7 июля 1938 года«Моей хозяюшке – Сетанке – привет! Все твои письма получил. Спасибо за письмо! Не отвечал на письма, потому что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь – терплю. Целую мою хозяюшку».
22 июля 1939 годаСталин (!) пишет дочери нежности. Сталин (!) целует свою доченьку. Сталин – не убийца, не властитель дум, не тиран, Сталин (!) – «папочка». Я опешила. И тут же забыла о том, как закончила жизнь его жена, что стало в дальнейшем с дочерью и сыном. Остановилась на этом моменте, на этих письмах. И пришла к странному осознанию: если даже такой человек, как Сталин, мог сказать дочери, что любит ее, – его существование оказалось оправданно. Потому что в этом мире нет ничего сильнее любви. Надеюсь, что отец Эли до сих пор жив, кем бы он ни был. Верю в то, что каждый мужчина достоин того, чтобы его любила его маленькая «хозяюшка». Хотя это наивно и глупо.
Я люблю тебя, папочка. Люблю.
Глава четвертая
Кому ты нужна?
Светлана Аллилуева училась в школе для высшей советской элиты и зарубежных коммунистических лидеров. С детьми Молотова, Маленкова, Берии, Микояна. С внучкой Максима Горького, с сыном Бориса Пастернака. Родителей ее одноклассников арестовывали – одного за другим. Многие из ее бывших друзей позже станут «врагами народа».
Светлана Аллилуева все детство находилась под охраной – отец приставлял к ней чекистов, которые следовали по пятам. Один из них рылся в ее школьном портфеле и читал личный дневник. За это его отправили в ГУЛАГ – не оттого, что совершил неэтичный поступок, а потому, что все написанное аккуратным почерком дочери Сталина – конфиденциально. Светлана Аллилуева писала в подростковом дневнике и о влюбленностях, и об отце.
Я никогда не писала об отце, пока он был жив. Всегда боялась, что он прочтет, узнает о страхе, который сковывал меня, когда я сердилась на папу.
Когда мне не хватало его внимания, я открывала блокнот на случайной странице и выводила простым карандашом – папа, папа, папа, до тех пор пока страница не станет идеально гладкой, лакированно-серой. За мной по пятам не ходили чекисты, но меня преследовало чувство, что отец читает каждую мою мысль, поэтому я старалась не думать дома о мальчиках, двойках по математике и о том, что наша классная руководительница сошла с ума.
Один из чекистов, приставленных к Светлане Аллилуевой, был тезкой моего отца – имя и фамилия. Я чуть не задохнулась, когда прочитала об этом. Он стал последним охранником, сопровождавшим дочь вождя народов, она с ним подружилась. Ей было семнадцать. Она поступила в университет и попросила отца отменить охрану. «Ну черт с тобой, пускай тебя убьют – я не отвечаю», – сказал Сталин.
Когда за ней ходил тезка моего отца, Светлана влюбилась в актера и сценариста Алексея Каплера. Он был старше нее на двадцать с лишним лет. Она полюбила его в 1943-м, в разгар Великой Отечественной (Советский Союз в огне, она – счастлива от любви).
Он писал ей трогательные письма. Они ходили в кино и гуляли по Москве. Он давал ей запрещенные книги – сборники дореволюционной поэзии, читал стихи Гумилева и Ходасевича.
Настольной книгой Светланы стала «Антология русской поэзии от символизма до наших дней», подаренная Каплером.
Об очередном свидании донесли Сталину. Он внимательно наблюдал за первыми отношениями дочери. Каплера отправили в Сталинград как военного корреспондента. Четырнадцатого декабря 1942 года газета «Правда» вышла с рассказом «Письма лейтенанта Л. из Сталинграда», который заканчивался словами: «…сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля». Светлана жила в Доме правительства, Доме на набережной.
Каплера арестовали – пять лет лагерей по обвинению в связях с иностранцами. Тогда Сталин впервые ударил дочь – влепил две пощечины. «Посмотри на себя в зеркало, кому ты нужна! У него кругом бабы, дура!» Это – из ее воспоминаний, из «Двадцати писем к другу», переписываю эти строчки и вижу ее, тридцатисемилетнюю, за пишущей машинкой, дрожащими руками отбивающую каждую букву – к о м у т ы н у ж н а у н е г о к р у г о м б а б ы д у р а.
После тех пяти Каплеру дали еще десять. Светлана начала разочаровываться в отце.
«Я начинала думать о том, о чем никогда раньше не думала: а так ли уж всегда бывает прав мой отец? Думать так тогда, в то время, было кощунственно, потому что в глазах всех, кто окружал меня, имя отца было соединено с волей к победе, с надеждой на победу и на окончание войны. И сам отец был так далеко, так невероятно далеко от меня… Это были лишь попытки сомнений».
Светлана Аллилуева, «Двадцать писем к другу»– Если бы мой отец был жив, я бы не стала такой, какой ты меня видишь, – отвечала я подруге, когда она сказала, что завидует моей независимости. – Он бы меня подавил.
– Думаю, это была бы интересная конфронтация, – улыбнулась подруга.
И я впервые задумалась о том, что с отцом можно было бы не соглашаться, его можно было бы не делать авторитетом, потому что – скорее всего – он не всегда бывал бы прав.
Он не смог ее подавить, несмотря на то что был Сталиным – человеком, уничтожившим огромное количество людей. Но он сделал ей больно иначе – после смерти отца она доверяла любому мужчине, который хоть намеком выказал расположение к ней. Многие ее обманывали, из-за этих многих она и была несчастна.
Глава пятая
Серийная моногамия
Светлана Аллилуева была замужем много раз. В двадцать первом веке такое называют серийной моногамией, абсолютно нормально, когда жизнь человека не ограничивается единственными отношениями.
Первым мужем Светланы Аллилуевой стал Гриша Морозов. Он был старше нее на семь лет. Она влюбилась в него еще в детстве,
