Раз мальчишка, два мальчишка - Ася Демишкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом шел Пашка и с тревогой поглядывал на Андрея. Немного впереди – Эдик, Федя и Егор, перед ними Сеня с Валерой, а между ними Валя. Еще дальше маячили спины Вовы, Ивана, Жеки и Толика. Андрей услышал клокочущий голос Сени.
– Будем играть в игру, – сказал он, обращаясь к Вале.
– В хорошую игру? – недоверчиво и заинтересованно спросил тот.
– В хорошую, – бесстрастно ответил Сеня.
– Он что, думает, что мы идем в лес играть? – не сдерживая отвращения, спросил Андрей у Пашки.
– Похоже на то.
Андрей хотел объяснить, насколько это бесчеловечно, но не смог. Какой смысл говорить и плакаться о несправедливости, если ничего не делаешь?
– Может, для него это и правда игра, – продолжил Пашка. – Он-то, в отличие от тебя, ни в какого Стригача, или как там его, не верит. Вряд ли ему будет страшно.
– Плохой лес, – снова услышал Андрей голос Вали. – Хорошая игра в плохом лесу.
– Но он же вообще ничего не понимает! Не понимает, зачем вы его туда ведете! – снова не выдержал Андрей. «Зачем мы его туда ведем», – ехидно подсказал ему внутренний голос, и по горлу пробежал спазм, застрявший где-то в носу.
– Может, и хорошо, что не понимает. Иногда лучше ничего не понимать. Безопаснее для психики.
Слова Пашки звучали почти убедительно. Вот только Андрей не мог вспомнить, в какой момент он успел стать частью этого «мы». Когда страх ослепил его настолько, что он просто отключился от себя и слился со всеми остальными, потому что так безопаснее?
Он со слабой надеждой посмотрел в сторону барака медсанчасти. Света там не было. Значит, она ушла и ничто больше не стоит между ними и Стригачом.
Незаметно дошли до края леса. Больших деревьев здесь не оказалось, поэтому пришлось пройти немного вглубь, где нашлась подходящая береза. Никогда Андрей не видел, чтобы дерево было таким жутким. Кора шелушилась и свисала со ствола, как иссохшая кожа, а крона была еще хуже. Казалось, что береза перевернулась вверх ногами и вместо веток в небо торчат кряжистые корни: вроде бы почти то же самое, но нет – корни вместо кроны выглядели ненормально, как и все в этом лесу.
Парни столпились вокруг дерева. В руках Вовы мелькнула веревка.
– Тащите его сюда.
– Вставай к этому дереву, Валя, – медленно и чуть не по слогам проговорил Иван.
– Это игра? – неуверенно спросил Валя.
– Игра, игра, – подтвердил Сеня и подтолкнул его к дереву.
Валя замер на середине пути, разглядывая березу.
– Не хочу в это играть, – плаксиво сказал он и сел на землю, обхватив колени руками.
– Ну начинается, – проворчал Егор.
Сеня склонился над Валей и зашептал:
– Ты разве не хочешь стать деревом на одну ночь? Все, что для этого нужно…
– Да хватит с ним сюсюкаться! Ебнуть один раз – и все! – перебил его Вова.
Андрей почувствовал, как внутри стыд снова схлестнулся со страхом и все сделалось еще более невыносимым.
– Знаешь, что нужно, чтобы стать деревом? – как ни в чем не бывало продолжал бормотать Сеня.
– Что?
– Нужно лечь на него и уснуть.
– Лечь на дерево? – недоверчиво спросил Валя и потер глаза.
– Да, попробуй.
Сеня подвел Валю к березе и показал, как нужно на нее облокотиться.
– А сейчас мы тебя обвяжем, чтобы ты во сне случайно не упал, – говорил он, пока Иван с Вовой набрасывали на Валю веревку. Валя замер и, казалось, принял правила этой чудовищной игры.
Андрею хотелось отвернуться, закрыть глаза, убежать. Так бы он раньше и сделал – просто не участвовал бы в том, что ему не нравится, но сейчас он не мог: уйти было хуже, чем остаться. Оставаясь, он разделял этот ужас с Валей, с Пашкой – со всеми.
Он представил себе собственную казнь – да, ему бы хотелось, чтобы кто-то близкий был рядом, даже если помочь уже невозможно, даже если смотреть невыносимо больно.
Пока завязывали узлы, Сеня продолжал шептать что-то едва слышное на ухо Вале, а Валера гладил его по голове, убаюкивая. Андрею хотелось заорать, но тишина была такой объемной и всепроникающей, что, казалось, забила собой горло и он мог только открывать и закрывать рот, не произнося ни звука.
– Готово, – сказал Иван, проверяя веревку.
– Пошли, пацаны. Нечего тут торчать.
– Завтра мы за ним вернемся, – шепнул Пашка, глядя на застывшее лицо Андрея. – Не ссы, малой.
Андрей последний раз посмотрел на Валю (глаза его были закрыты, он считал до ста, как будто они играли в прятки и Валя водил) и побрел вслед за всеми прочь из леса. Стыд шел рядом, бултыхался в животе, шевелился в носу, ползал по горлу.
Неожиданно тишину разорвало жалобное и требовательное верещание:
– Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу-у-у-у-у.
Стыд заполнил собой все и брызнул наружу.
– Валя! – закричал Андрей.
– Не хочу в это играть! Не хочу, не хочу! – раздалось в ответ.
Андрей сделал, прежде чем подумать, – он бросился назад в лес, не зная, что будет дальше. Или все-таки зная, потому что где-то внутри стыд уже победил страх.
– Ты что, блядь, творишь? Крысеныш ты мелкий! – орал Вова, глядя, как Андрей развязывает узлы на веревке. – Совсем охуел?!
Мальчик вцепился во второй узел, когда чей-то большой кулак, наверное Вовин, впечатался ему в ухо. Воздух зазвенел, а Андрей отлетел от дерева и упал на землю.
Когда он пришел в себя, то увидел два сцепленных тела, извивающихся среди корней и гнилых листьев. Парни что-то кричали, все еще привязанный к дереву Валя хныкал. Андрей всмотрелся в дерущихся.
Конечно, это был Пашка. Он сцепился с Вовой из-за него. А Вова был сильнее, все это знали, поэтому никто и не лез. Кулак Вовы все опускался и опускался на Пашкино лицо, а тело его становилось все мягче и мягче.
– Я пойду вместо! – закричал Андрей так громко, что сам испугался звука своего голоса.
Парни затихли.
– Я буду вместо Вали! – снова крикнул он.
Кулак Вовы застыл в воздухе, и Пашка смог спихнуть его с себя.
– Перестаньте, привяжите меня, – тихо повторил Андрей и увидел, как распухшее окровавленное лицо друга поворачивается к нему. В глазах Пашки была боль – не боль от побоев, а другая.
Веревка опутывала Андрея все теснее, прижимая его к облезающей березовой коже. Им было в общем-то все равно, кого привязывать к дереву, лишь бы приказ был выполнен. «Утром отвяжем, мы же не звери», – вспомнил Андрей слова командования. Один только Пашка понимал, что значило для Андрея остаться на ночь в этом лесу. Он все качал головой и говорил: «Не надо тебе было, малой».
Но ему было надо. В нем сидело столько стыда и вины, что еще одна капля переполнила бы его и просто свела бы с ума. А Валя – это не капля, это целое ведро. А Пашка – это Пашка.
– Не бойся, никакого Стригача не существует, – шепнул ему друг на прощание. – А я буду здесь, неподалеку. Не ссы, малой, до утра дотянем. – Пашка похлопал его по плечу разбитой рукой и поморщился. – Я спать не буду, – зачем-то добавил он.
Это должно было прозвучать ободряюще, но прозвучало так жалко, что даже Пашка понял это. Он помялся с ноги на ногу и поплелся вслед за остальными.
Парни медленно брели по направлению к лагерю, то исчезая, то снова показываясь среди деревьев. Андрей жадно всматривался в их спины, стараясь запомнить каждое движение, каждый поворот головы, то, как Пашка все время оглядывается. Он думал, что ненавидит их – этих жестоких, тупых и жалких людей, готовых идти, куда им скажут, делать, что им скажут, издеваться над тем, над кем скажут. Готовых бояться столько, сколько понадобится, даже если бояться придется всю жизнь.
Странно, но ненависть, на которую он так рассчитывал, уходила от него вместе с удаляющимися фигурами парней. На ее месте появлялось чувство, что они ошиблись гораздо сильнее, чем он, ошиблись в главном, и теперь их можно только пожалеть.
Вместе с жалостью возвращался страх. Но сейчас он сам выбрал этот страх, сам шагнул ему навстречу, а не кто-то вынудил его, привязав к дереву насильно. Вот что было важно для Андрея, и он надеялся, что этого будет достаточно. А если нет, то лучше об этом не думать.
Стригач
Темнота, сгущавшаяся вокруг Андрея, вдруг начала отступать, проясняться, пошел снег. Мягкий, радостный и абсолютно неуместный. Снег засыпал следы ушедших парней, как будто их никогда и не было.
Ему стало так одиноко, что он захотел поговорить с собой, пожалеть себя – так, как это делала мама.
Она умерла под Новый год, когда все чего-то ждали и не замечали больше ничего вокруг. Учителя ждали того,
