Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Напротив. Она, видишь ли, чистая южанка, а юг еще не стал современным, то есть, во всяком случае, в какой-то своей части. Больше всего ей нравится здесь трава, птицы и деревни. Она совсем не скучает по родине. И конечно, увлечена верховой ездой.
– И английский язык она, вероятно, быстро усваивает?
В ответ на его удивленный взгляд лицо ее приняло самое невинное выражение.
– Мне хотелось бы, чтобы ты полюбила ее, – сказал он серьезно.
– О, так, без сомнения, и будет, когда я узнаю ее поближе.
Но в сердце ее поднялась волна жгучего презрения. Что она такое, по его мнению? Полюбить ее! Женщину, которую он обнимает, которая будет матерью его детей. Полюбить! И она заговорила о красотах Бокс-Хилла. Весь остаток пути до Пулборо, где Джон вышел, она была осторожна, как кошка, говорила легким дружеским тоном, глядела ясными, невинными глазами и почти не дрогнула, прощаясь:
– Итак, au revoir в Гудвуде, если не раньше. Забавная все-таки получилась встреча!
Но по пути в гостиницу, проезжая в станционном экипаже сквозь пропахший устрицами туман, она крепко сжала губы, и глаза ее под нахмуренными бровями были влажны.
IX
А Джон!
А Джон, которому предстояло пройти пешком пять с лишним миль, пустился в путь, и в ушах его, отбивая такт, звучала старая английская песня:
Как счастлив мог бы я быть с любой,Когда б не мешала другая!Вот до чего он запутался, непреднамеренно, просто следуя порывам своей честной натуры! Флер – его первая любовь. Энн – вторая. Но Энн его жена, а Флер – замужем за другим. Мужчина не может быть влюблен одновременно в двух женщин, поэтому напрашивался вывод, что он не влюблен ни в ту, ни в другую. Откуда же тогда эти странные ощущения в его крови? Или то, что говорят, неверно? Французское или староанглийское разрешение вопроса не пришло ему в голову. Он женат на Энн, он любит Энн, она прелесть! Вот и все. Почему же тогда, шагая по траве вдоль дороги, он думал почти исключительно о Флер? Какой бы ни представлялась она циничной, или непосредственной, или просто милой, она ввела его в заблуждение не больше, чем в душе того хотела. Он знал, что у нее сохранилось к нему прежнее чувство, знал и то, что сохранилось и его чувство к ней или хотя бы какая-то доля его. Но ведь он любит и другую женщину. Джон был не глупее других мужчин и не больше их обманывал себя. Как и многие мужчины до него, он решил не закрывать глаза на факты и делать то, что считает правильным, или, вернее, не делать того, что считает неправильным. Что именно неправильно, в этом он тоже не сомневался. Его беда была проще: он владел своими мыслями и чувствами ничуть не лучше, чем любой мужчина. В конце концов, не его вина, что когда-то он безраздельно любил Флер или что она безраздельно любила его, и не его вина, что он любит свою родину и устал жить вдали от нее.
Не его вина, что он полюбил снова и женился на той, которую полюбил. И не его, казалось бы, вина, что вид, и голос, и аромат, и близость Флер пробудили в нем что-то от прежнего чувства. И все же такая двойственность претила ему, и он шел, то ускоряя, то замедляя шаг, а солнце двигалось по небу и пригревало ему затылок, который после солнечного удара в Гранаде навсегда остался чувствительным. Раз он постоял, прислонившись к изгороди. Он еще не так давно вернулся в Англию, чтобы оставаться равнодушным к ее красоте в такой дивный день. Он часто останавливался и прислонялся к какой-нибудь изгороди и вообще, как говорил Вэл, спал наяву.
Подошел уже первый день матча между Итоном и Харроу, которого никогда в свое время не пропускал его отец, но сенокос только что кончился и в воздухе еще стоял запах сена. К югу перед ним растянулись холмы, освещенные по северным склонам. Под деревьями, у самой изгороди, стояли, медленно помахивая хвостами, рыжие сассекские коровы. Вдали на склонах тоже пасся скот. Покой окутал землю. Под косыми лучами солнца хлеб на ближнем поле отливал неземными оттенками – не то зеленью, не то золотом. И среди мирной красоты вечера Джон остро почувствовал разрушительную силу любви – чувства до того сладкого, тревожного и захватывающего, что оно отнимает у природы и краски и покой, а жертвы его отравляют жизнь окружающим и сами ни на что не годны. Работать – и созерцать природу во всех ее образах! Почему он не может уйти от женщин? Почему, как в анекдоте, который рассказывала Холли, где бедную девушку пришло провожать на вокзал все ее семейство, – почему он не может уехать и сказать: «Слава тебе господи, с этим добром я разделался!»?
Кусали мошки, и он пошел дальше. Рассказать Энн, что он ехал с Флер? Умолчать об этом – значило бы подчеркнуть значение этой встречи, но рассказывать почему-то не хотелось. И тут он увидел Энн, она сидела на заборе, без шляпы, засунув руки в карманы джемпера, очень прямая и гибкая.
– Помоги мне слезть, Джон!
Он помог, но выпустил ее не сразу и сейчас же сказал:
– Угадай, с кем я ехал в поезде? С Флер Монт. Мы встретились на вокзале. Она на будущей неделе привезет сынишку в Лоринг.
– О, как жаль!
– Почему?
– Потому что я люблю тебя, Джон. – Она вздернула подбородок, и теперь ее прямой точеный носик казался совсем тупым.
– Не понимаю… – начал Джон.
– Другая женщина, Джон. Я еще в Аскоте заметила… Наверно, я старомодна, Джон.
– Это ничего, я тоже.
Глаза ее, не до конца укрощенные американской цивилизацией, обратились на него, и она взяла его под руку.
– У Рондавеля пропал аппетит. Гринуотер очень расстроен. А я никак не усвою английское произношение, а очень хочу. Я теперь англичанка и по закону, и по происхождению, французского только и есть, что одна прабабка. Если у нас будут дети, они будут англичане, и жить мы будем в Англии. Ты окончательно решил купить ферму Грин-Хилл?
– Да, и теперь уж возьмусь за дело серьезно. Два раза играл в игрушки, довольно с меня.
– Разве в Северной Каролине ты играл?
– Не совсем. Но теперь другое дело; там это было не так важно. Что такое, в конце концов, персики? А здесь вопрос серьезный. Я намерен наживать деньги.
– Чудно! – сказала Энн. – Но я никак не ожидала, что ты это скажешь.
– Прибыль – единственный критерий. Буду разводить помидоры, лук, спаржу и маслины; из пахотной земли выжму все, что можно, и, если
