Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев

А как докажешь, что оно колхозное. Нужны доказательства, а где их взять? А сплеча рубить... Сколько народу будет в обиде? Сколько упреков посыплется?

— Пусть что угодно говорят — главное, сено будет. Мы и в прошлые годы так поступали.

— Нет, Али, нельзя так... — с грустью глядя на него покачала головой Жамилят. — Надо искать корень зла и с него начинать. Будь у всех сена в достатке, ведь никто не полез бы за колхозным. Не надо плохо думать о людях.

Она замолчала. Вспомнился почему-то старый логнеж Керим и другие пастухи, их твердость и самоотверженность. Повернувшись к подъехавшему Попкову, заговорила с ним. Завтра станет известно, сколько сена в колхозе. Нельзя терять времени: надо ехать в Нальчик. Вдвоем. А по пути заехать в соседние колхозы. Попросить у них сена взаймы. Если сена у них не окажется, пусть хоть соломы дадут.

— Хорошо, — кивнул Попков. — Я со своей стороны воспользуюсь авторитетом министерства.

Жамилят сказала, что намерена обратиться к Бекболатову. Пусть выпросит вертолет у воинской части, это в его силах, в его возможностях; таким образом уже не раз выручали отрезанные снежными заносами отары.

— Как это — вертолет? Зачем? — удивленно поднял брови Али.

— Если не вертолетом, то каким образом еще можно доставить сено на Куру-кол?

— А дадут? — засомневался Али.

— Иван Иванович мне поможет. Так ведь? — Жамилят с уверенностью взглянула на бывшего сослуживца. — Вы позвоните Бекболатову? Даже лучше, если позвоните вы. А мне... признаюсь, не то чтобы стыдно, нет, а просто неудобно обращаться за помощью к нему... чего доброго, подумает, еще не приняла хозяйство, а уже требует...

— О чем разговор? Я сам позвоню. Все доложу, как на духу. Скажу, дела тут у вас — самые плачевные. Нужна срочная помощь.

Али посмотрел на Жамилят. Нет, это вовсе не ветрогонка какая-нибудь, а способная баба, дотошная, такая добьется своей цели. И все же подумал: не зря он предупредил ее, пусть не гладит всех подряд по головке. Ведь лаской и змею из норы вызвать можно.

Когда подъехали к аулу, ветер утих. Тянулся из труб дым, не рассеиваясь, столбами уходя в небо. Мычали коровы, лаяли собаки, где-то кричал ишак. И ничто, кажется, не напоминало о прошедшем буране. Лишь крыши домов и сараев пока еще хранили память об обильном снегопаде.

— За всю свою жизнь не видела еще такой зимы, — сказала Жамилят, глядя на заснеженный аул.

5

А жизнь в ауле шла своим чередом. Собиралась на ныгыше[11] мужская половина населения, а у источника — устраивали свои собрания женщины. Ходили хабары[12] о новых шутках аульского насмешника Омара и о бедственном положении на ферме в Куру-коле, о том, что Жамилят хочет нанять у военных «бертилот», чтобы доставить туда сено, и о том, что ездит Жамилят по горам с мужчинами, Али-то хотя свой, знает горские обычаи, а теперь вот отправилась в город вдвоем с чужим, на машине. А хороший ли тот человек с пузатым портфелем — один аллах знает. И много всяких хабаров не столь глобального значения летало по улицам аула. Но все эти хабары сходились в одной точке — у Хамзата-эфенди[13], — просеивались, отбирались, анализировались, принимались на вооружение, служили темой многочасовых бесед с соседями.

Хамзат-эфенди стар — ему к семидесяти, если не все семь десятков. Седобород, ходит тихо, опираясь на посошок, на конце которого поблескивает медная гильза, и любит приговаривать:

— Вежливость — большое достоинство в человеке. Вежливый приятен людям, вежливому человеку и сам торопишься оказать услугу.

Живет Хамзат-эфенди неподалеку от дома старого Хамита, отца Жамилят. На соседей Хамит никогда не жаловался — все они вежливы и добры, всегда помогут в беде. Но Хамзат-эфенди ни с кем не сравним: так услужлив и ласков.

Вот и сегодня — вечером после бурана старый Хамит отгребал лопатой снег от сарая. Скрипнула калитка, и показался Хамзат-эфенди.

— Да будет твоя работа на пользу дома! — поздоровался он.

— Спасибо. — Хамит воткнул лопату в сугроб и подошел к соседу узнать, зачем тот пожаловал, и по обычаю пригласил в дом: — Будь гостем, Хамзат-эфенди. Хлеб да соль у нас всегда найдутся.

— В этом я не сомневаюсь, дорогой Хамит... Все ли здоровы в твоем доме?

— Слава аллаху, все здоровы.

— И дети, и взрослые?

— И дети, и взрослые.

— Как поживает жена твоя Хауа?

— Здорова.

— Говорят, твоя дочь, Жамилят, теперь у тебя будет жить. Как здоровье ее? Слышал, у нее печень больна. Сильно болеет дочь?

— Жить будет у нас, а на здоровье она мне не жаловалась.

— В прошлый раз говорили, у соседей заболел ребенок. Не затронула ли болезнь твоих внуков?

— Слава аллаху, не затронула.

В это время из дому выбежал внук Хамита — девятилетний Солтан с корзинкой в руках.

— Я слышал, твой внук Солтан ногу ушиб. Как у него с ногой?

— Так ведь это месяц тому было. Поправился.

— Хорошо. А в порядке ли твой скот?

— В порядке, в порядке... А ты-то куда на ночь глядя собрался, Хамзат-эфенди?

— А в порядке ли твоя птица?

— Уф! И птица в порядке.

— Я слышал, Жамилят с каким-то мужчиной в город уехала. Не будет ли с ней беды? Женщина она еще молодая, красивая... Сам понимаешь, Хамит, в ее-то годы кровь играет — рукой подать до греха. А свершится грех — какой позор примешь ты на свою седую голову. Думал ли ты об этом, Хамит?

— Уехала? А я и не знал. Ничего не сказала. А с тем мужчиной у нее беды не будет, Хамзат-эфенди. Да и ни с каким другим. Я за дочку спокоен.

— Советую тебе, Хамит, выдай поскорее дочь замуж. Иначе могут пойти разные недобрые разговоры.

— Я ей не советчик в таком деле. Пусть поступает, как сама хочет. Теперь не старые времена...

— О аллах! Это ваш петух, похожий на орла?

— Наш, наш...

— Отродясь не видел такого красавца!.. А индюшка у тебя тоже упитанная, вон как переваливается с боку на бок... Клянусь аллахом, через месяц твоих птиц можно будет запивать добрым айраном.

— Хочешь отведать айрана? Заходи в дом, разопьем по чашечке, а то ведь как получается... неприлично во дворе гостя принимать.

— Нет, Хамит, не стану