Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев

— Уважаемая Жамилят, тебе товарищ Попков только что объяснил, почему я, как ты выразилась, «рванулся» ехать. Мы беспокоились, как бы чего с тобой не случилось.

— Спасибо за внимание к моей особе, — усмехнулась она.

— Безрассудство не стоит благодарности.

— Значит, я — безрассудна? А как же мне следовало поступить? По крайней мере, я там побывала и во всем удостоверилась. Сена действительно нет. Овцы на краю гибели.

Али дал коню шенкеля и отъехал вперед, словно убегая от дальнейшего разговора, Жамилят и Попков отстали.

«У нее было сосредоточенное, недовольное лицо — брови сдвинуты, две глубокие складки на переносице». И Али подумал, что чабаны наговорили ей на него с три короба всякой всячины. Странно, но ему не хотелось портить тех доверительных отношений, которые она сама вызывалась установить с ним там, в правлении, и пока ехали в машине. Он не мог объяснить себе чувства, возникшие к Жамилят, — с одной стороны, не улеглась обида, в которой она играла чуть ли не заглавную роль, а с другой... ему нравилось многое в этой женщине: ее непосредственность, упорство...

Ни звука кругом, кроме скрипа снега под копытами лошадей. Ветер утих, и туман немного приподнялся над землей, открывая взгляду дорогу. Но вот рядом раздалось фырканье коня, Жамилят натянула уздечку, поехали вровень. Иван Иванович не торопился ехать, видимо, не хотел мешать их разговору.

— У меня к тебе несколько вопросов, — повернувшись к Али, заговорила Жамилят.

— Спрашивай, — кивнул тот.

— Скажи честно, если бы ты остался председателем колхоза, а это могло случиться... Если бы ты остался, что бы ты сделал на моем месте, когда узнал, что сена не хватит до весны.

Али пожал плечами.

«Зачем она спрашивает? С подвохом? Если бы да кабы... Но, на самом деле, что я мог бы сделать?..»

— Как бы я решил, будь на твоем месте, — сказать затрудняюсь. Конечно, ломал бы голову, как быть. Придумал бы что-нибудь... Но, повторяю, сейчас это не моя забота.

— Твоя. Я пока не приняла хозяйство.

«Так я и думал: хочет все камни снести в мой огород».

— В таком состоянии я колхоз не приму, — продолжала Жамилят. — Пускай на все полюбуется комиссия из района, из министерства. — Бросила быстрый взгляд на Попкова, — тот ехал далеко позади, видимо весь уйдя в свои мысли. — Я могу настоять на такой комиссии. Это мое право. Посмотрим... Но пока не подпишем акт приема и сдачи, ты несешь всю ответственность как председатель.

— Всю?

— Могу пожалеть. Будем считать, наряду со мной. Не обижайся. Ведь я не сама себя назначила на должность председателя, ты это знаешь.

— Я не обижаюсь, Жамилят. Я даже обрадовался, когда с меня свалили это ярмо, — помнишь наш разговор в правлении, когда ты приезжала в командировку. Нет, не на это обиделся я. На другое... Тебе, наверное, трудно понять... Столько сил отдано колхозу, а теперь выходит, будто в любой прорехе я виноват — и больше никто. Вот что обидно. — Он вздохнул. — Хочу, чтобы знала ты впредь: трудно работать с нашими людьми, ай как трудно. Я мужчина, я, можно сказать, председатель со стажем, и то не сумел сработаться. Не знаю, не совсем уверен, как получится у тебя, как ты тут приживешься, сработаешься. Чтобы работать с нашими людьми, нужна крепкая рука.

— А по-моему, в ауле вряд ли найдется человек, не понимающий доброго слова.

— Если ты, сестра, — усмехнулся Али, — будешь руководить только добрым словом, запомни, тебя растопчут. Я повторяю: запомни!

— Кто знает, кто знает... Поживем — увидим.

— Вот-вот... Тогда и вспомни, о чем мы говорили...

— Ты, наверное, меня представляешь совсем другой, Али. Я человек далеко не мягкий. Смогу закрутить гайки там, где нужно.

Помолчали, вслушиваясь в перестук копыт. Каждый думал о своем.

— Али, почему ты не ответил на мой вопрос? — с укором спросила Жамилят.

— На какой?

— Что бы ты сделал на моем месте? Ну, если бы ты остался на прежней должности...

— Что ответить? Попросил бы сена у соседей взаймы.

— А у них оно есть?

— Если есть, то дадут.

— Много дадут?

— С миру по нитке — бедному рубашка, — ответил Али нехотя.

— В прошлом году много лугов в нашем колхозе осталось нескошенными?

— Были такие...

— Почему не скосили?

— Нехватка рабочей силы. Других причин не было.

— Но когда ты делал отчетный доклад, я слышала, ты сказал, что очень многие колхозники не вырабатывают минимума трудодней. И в колхозе есть люди, которые на разных работах вне аула, вне хозяйства, — я имею в виду наше хозяйство.

— Да, много людей в отходе. Но их разве оторвешь от денег?

— А теперь представь, если бы эти нескошенные участки отдать косить исполу, ведь все бы скосили. Ты знаешь, есть правительственное решение выдавать десять процентов сена тем, кто его заготавливает. Почему вы не воспользовались этим решением?

— Десять процентов! Так ведь сена собрали в обрез. Чего отдавать-то? И другое... Как можно колхозные зем ли отдавать кому-то исполу?

— Лучше пусть пропадает, так?.. Я с этим категорически не согласна. И вот что еще я думаю: ведь в селе нет семьи, которая не держала бы скота. Во всех усадьбах сено есть. И ведь я больше чем уверена, этого сена хватит до весны с лихвой. Откуда по домам столько сена?

— Ну, там-сям, на разных балочках-кочечках косили.

— А еще?.. Не сомневаюсь, есть и такие, кто колхозным воспользовался. Не правда ли?

— Оллахий, и такие есть. Как не быть? Когда убирают сено, возят его, разумеется, возчики прихватывают и для себя сенца. Один — батанчик[10] , другой — два. У многих ишачьи двуколки. Трудно поверить, что они свято проходят мимо сена. Но нам надоело воевать с такими.

— И не нужно воевать. Проще было бы организовать людей на сенозаготовку и их труд оплатить сеном... А вот теперь мы должны идти к таким на поклон и просить: «Люди добрые, джигиты, дайте, пожалуйста, половину сена, того самого, которое вы у колхоза взяли, — помогите колхозу, хоть взаймы дайте — пропадем ведь!»

— Это колхозное сено надо просто изъять — и все. Поставить на ноги прокуратуру, милицию, — оживился Али.

—