Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После нескольких безрезультатных попыток попасть на встречу к министру внутренних дел патриарх в конце концов обратился к министру юстиции и религиозных конфессий Ибрагиму Пиризаду, который принял его 8 июля 1915 г. Другими словами, власти дали понять, что готовы слушать Завена только как духовного главу. Более того, министр изначально отказался сообщать что-либо о судьбе гражданского населения, хотя и признал факт депортаций, заявив при этом, что они проходили «в наилучших условиях, так как правительство издало соответствующие указы»[3487]. Ответ патриарха, гласивший, что «все эти меры показывают, что правительство не верит своему народу и хочет уничтожить его»[3488], свидетельствует о том, что он имел ясное представление о сложившейся ситуации. По словам Ибрагима Пиризада «все это — действия военных властей которые принимали те меры, которые считали необходимыми… В то время как империя предпринимает огромные усилия для того чтобы выжить, и проливает кровь своих подданных, следует быть осторожным и не идти ей наперекор». Ответом патриарха было указание на то, что армяне также «проливали свою кровь за отечество», в то время как их жен и детей «выслали в пустыню». Он также добавил, что понимает, что военным властям приходится использовать «в военной зоне те средства, которые они считают нужными», однако не понимает, почему они должны использовать их «везде, обрекая тем самым на смерть более миллиона людей». В конце он спросил у министра: «Почему власти наказывают женщин и детей, которые не могут быть обвинены в деятельности против правительства»?[3489] Ответ министра был составлен так, чтобы оправдать решения властей: он отметил, что они не хотели «лишать семьи своих мужчин» и поэтому избрали «коллективное переселение». Такой ответ показывает, как мало доверия могут вызывать выдвигаемые правительством оправдания. Пиризад также напомнил патриарху, что это был вопрос мер, принимаемых военными властями в свете военной необходимости, перед лицом которой они оказались[3490].
Спустя два дня, 10 июля 1915 г., патриарху была дарована аудиенция у великого визиря Саида Халима, с самого начала их разговора патриарх поведал ему все свои страхи. Обещание, данное им своим людям, говорил патриарх, вынуждает его «просить милости у правительства». Он оказался совсем один, продолжал он, и вынужден гадать, почему правительство уготовило людям такую судьбу, «почему они обречены на смерть»[3491]. Ответ Саида Халима был тем более интересен, что он позволял проследить все шаги властей, направленные против армян, начиная с реформ в восточных провинциях. Не отрицая «болезненный характер» ситуации с армянами, великий визирь в то же время подчеркивал, что вина за нее лежит на их собственных плечах, ибо они требовали реформ и «одна часть народа подняла оружие» против империи. Завен Егиаян, конечно, отверг обвинение во «всеобщем восстании», заметив, что «отчеты, направляемые в правительство, искажают факты или намеренно вводят власти в заблуждение». Он прежде всего сожалел о том, что власти наказывают «весь народ», и предположил, что они берут пример с «султана Абдул-Гамида, довольствуясь уничижением всех мужчин»[3492]. Халим отрицал, что правительство поставило перед собой задачу уничтожить все армянское население», но признал, «что в связи с отсутствием транспорта, muhaciret[миграция] оказалась трудноосуществимой». Оставшаяся часть их беседы, описанная в воспоминаниях патриарха, показывает нам прелата, безнадежно пытающегося убедить власти отказаться от идеи депортации армянского населения, проживающего за пределами приграничных регионов. Саид Халим, однако, поведал ему, что «правительство приняло окончательное решение» и, «что бы ни случилось, им придется покинуть родные места». В конце разговора великий визирь спросил патриарха, почему тот не направился к Талаату, давая тем самым понять, что именно Талаат был наделен властью прекратить преследования армян. «Когда я сказал ему, что он бы не принял меня, — писал Завен, — он ответил: всего этого никогда не должно было случиться»[3493].
Егиаян также обратился за помощью к президенту османского парламента Халилу [Ментеше][3494], одному из младотурецких предводителей, имевшему репутацию наименее радикального из них, поскольку, по словам Вайгенхайма, похоже, что патриарх «оставил надежду изменить к лучшему ситуацию с помощью турецкого правительства»[3495]. По свидетельствам патриарха, после объявления войны Халил принял у себя Зограба, Варткеса и Аладжяна с целью убедить их в необходимости подумать о том, что сейчас армяне будут «беззащитны». Однако после возвращения из Германии, писал патриарх, он обнаружил, что ситуация только ухудшилась, и попытался спасти Зограба и Варткеса «хотя бы тем, чтобы их отправили в Алеппо»[3496]. Как и Саид Халим, он предложил, чтобы патриарх «обсудил этот вопрос» с Талаатом, «тут же позвонив ему» и назначив с ним встречу на следующий же день, пообещав, помимо прочего, сделать все, что в его силах». 2 октября 1915 г. патриарх отправился на встречу с министром внутренних дел. В самом начале их разговора Талаат заявил, что «ответственность за ситуацию» несут сами армяне и что он знает, что они решили «ускорить революцию» и «поддержать русских», запасая с этой целью «оружие и бомбы». Он также обвинил их в том, что «они несут ответственность за то, что часть страны попала в руки к России». В ответ Егиаян отметил, что «эти вещи стали результатом действий нескольких лиц», вызвав тем самым такой резкий ответ: «Не просто нескольких, или нескольких тысяч, или даже нескольких сотен тысяч. Сегодня — одна политическая партия, завтра ей на смену придет другая. Те, кто не принадлежит к ней, должны будут к ней присоединиться[3497]. Вне сомнений, в своих словах Талаат выражал главное опасение КЕП, он видел в армянах будущую угрозу своей стране. Патриарх возразил, что, даже если все его обвинения оправданны, ничто не
