Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле - Мария Федоровна Мейендорф

После венчания, она поехала с мужем прямо к нему в то захолустье, где он служил тогда земским начальником, на маленькую железнодорожную станцию Голту, недалеко от Одессы.

Фото 35. Николай Сергеевич Сомов, Александра Федоровна (Алина) Сомова и их дети Котик и Сергуша

На следующий год, весной, проездом из Петербурга в Одессу, я посетила ее там и провела у нее около недели, а в июле она приехала с мужем к нам на дачу и под руководством матери родила у нас своего первенца, Николая. В отличие от отца его стали звать не Колей, а Котиком.

19. Каменный остров

В 1898 году, весной (я в это время держала выпускные экзамены на Высших курсах), отец мой получил другое назначение. Свою должность помощника генерала Оттона Борисовича Рихтера (См. пояснение в главе 13 про Оттона Борисовича Рихтера.) ему пришлось уступить своему помощнику Мамонтову, сам же он, получив чин генерал-лейтенанта, стал почетным опекуном Павловского Института благородных девиц Ведомства Императрицы Марии Федоровны, находившегося в Петербурге[44]. Плохо было то, что при этом он лишился казенной квартиры. Для нашего многочисленного семейства вопрос квартиры в Петербурге был очень труден. Квартиры были страшно дороги. О квартире в городе и думать было нечего. Стали искать за городом. Но и это было нелегко.

Наконец мать моя наткнулась на Каменном острове на дачу с печами во всех комнатах, то есть с возможностью жить там зимой. Однако хозяин ее, богатый коммерсант Нейшеллер, ответил, что, т.к. ген. Адлерберг нанимает у него эту дачу на летний сезон уже подряд 16 лет и платит те же гроши, что 16 лет назад, то ему, Нейшеллеру, неудобно отказать ему. Другое дело, если бы он мог продать дачу моим родителям. И вот тут пошли у нас всякие выкладки и расчеты: можем ли мы купить эту дачу? Нейшеллер согласился получить при продаже только половину ее стоимости, а остальное получать ежегодными взносами в продолжение десяти лет. У родителей не было капитала даже на первую половину. Надо было занять на стороне. Часть этой суммы дал дядя Адам Олсуфьев, брат матери; другую часть – очень небогатый, но хорошо знавший нас (и потому уверенный в нас) Сергей Александрович Вонлярлярский[45].

Оказалось, что, если отдавать дачу на лето в наем (а цены на летние дачи были высоки), то ежегодное погашение Нейшеллеру, плюс проценты по занятым долгам, и даже плюс расход по содержанию дворника, настолько мало превзойдут сумму, полученную с летних жильцов, что эта разница будет меньше, чем плата за самую дешевую плохонькую квартиру. Дача была куплена. И какая дача? Нарядная! Просторная! Удобная! Жили мы в ней, конечно, только зимой и должны были смываться на лето. Каждую весну были волнения: найдутся ли жильцы? И масса возни при сдаче ее с мебелью. Что же представлял из себя Каменный остров? И где он находился? Нарядная часть Петербурга, со своими дворцами, соборами, музеями и государственными учреждениями, находилась по левой, южной стороне Невы. С правой же, северной стороны ее (идя с востока) располагались Выборгская сторона, Петербургская сторона с Петропавловской крепостью и Васильевский остров. Каменный остров находился на север от Петербургской стороны, между двумя рукавами Невы, Большой и Малой Невкой. Через Неву к Петербургской стороне вел Дворцовый мост. От Дворцового моста до Каменного острова и дальше шел по прямой линии длиннейший Каменноостровский проспект. Наша дача была расположена по левую сторону этого проспекта, шагах в ста пятидесяти от него после моста, пересекавшего Большую Невку.

Каменный остров не был той окраиной города, где ютится беднота. Наоборот, это было нарядное, благоустроенное дачное место. Крупные участки земли с красивыми постройками служили украшением этой местности. Дороги, проходившие мимо дач в различных направлениях, были вымощены и хорошо содержались. Каждая дачка была окружена садом со старыми деревьями и с цветниками. Был на Каменном острове дворец принцессы Елены Георгиевны Альтенбургской[46], принадлежавший когда-то императору Александру I. Его кабинет оставался в нетронутом виде. Было на Каменном острове много дач, принадлежавших петербургской знати последнего времени. Все они съезжались туда летом. Зимой остров замирал.

Фото 36. Дача Мейендорфа, купленная у Нейшеллера на Каменном острове. Здание «разобрано» в 1968 году

Находясь между двумя церквами, он примыкал западной своей частью к Елагину острову, который на взморье Финского залива образовал мыс, носивший название Стрелки. Весной и осенью, когда солнце заходит около семи, восьми часов вечера, богатые жители Петербурга ездили в своих экипажах на Стрелку любоваться закатом. В те времена способом сообщения по Петербургу для небогатых людей служили «конки», то есть вагоны, везомые по проложенным рельсам парой или тройкой лошадей. Такая конка ходила в наши края по Каменноостровскому проспекту. Езды к нам от города на конке было минут пятьдесят, на извозчике – тридцать пять, на своих лошадях – минут двадцать—двадцать пять. Конка эта, дойдя до нас, шла дальше, переезжала по мосту Малую Невку и доходила, уже на материке, до пригорода, называвшегося Новой Деревней. Это было место жительства цыган, осевших в Петербурге. Название Новая Деревня встречается в старинной детской песенке, которую, благо я ее помню, я приведу здесь для любителей старины и народного творчества (фольклора):

Ты поедешь, моя радость, в Новую Деревню,

Ты увидишь, моя радость, великое чудо:

Козел муку сеет, коза подсевает,

А барашки – круты рожки в дудочки играют.

А сорока-белобока пошла танцовати,

А вороны-стары жены стали примечати.

А синичка на поличке ногою-то топ-топ!

А совища из углища глазами-то хлоп-хлоп!

Мелодия этой песенки соответствует мелодии «Во саду ли, в огороде».

На Каменном острове, направо от проспекта, находилась маленькая церковь из красного неоштукатуренного кирпича. Она называлась красненькой, а также цыганской (цыгане, издавна уже православные, ходили именно в эту церковь). Туда же и мы стали ходить к обедне по воскресеньям и праздникам. Старенький священник привлекал многих в этот храм своими простыми, но глубокими проповедями, доходившими до самого сердца.

* * *

Служба отца требовала от него посещения в различные часы дня вверенного ему учебного заведения. Эти посещения не носили регулярного характера. Когда он должен был ехать в город, к нему, конечно, присоединялись и мы, дети. В то время только младшая сестра Эльвета еще не окончила гимназию и ежедневно ездила туда на конке. Каждый из нас остальных ехал с отцом по своим различным делам: кому хотелось посетить выставку картин, кому навестить знакомых, кому побегать по магазинам и т. д. Когда желающих было много, то запрягалось парой лошадей «ландо» (четырехместный открытый экипаж). Кучеру говорился заранее обдуманный маршрут, и он развозил нас по Петербургу, выпуская на том или другом углу кого-нибудь из членов семьи.

Надо сказать, что все мы, начиная с отца, были очень рассеянны (мать составляла исключение). Были мы также очень общительны, не только с посторонними, но и между собою (оба эти свойства остались у нас до старости лет). И вот раз подвез нас кучер к какому-то углу и остановился, а мы сидим оживленно разговариваем и долго не замечаем, что мы не едем, а стоим и что никто из нас не вышел. Наконец заметили. Переглядываемся. Спрашиваем кучера. А он отвечает: «Ольга Федоровна сказала мне остановиться около почтового ящика». Тут Ольга очнулась, выскочила из экипажа, опустила в ящик письмо, и мы поехали дальше.

Когда отец ехал один или вдвоем, то запрягали в пролетку нашего рысака Сокола. (Рысаки – это порода крупных, но легких, красивых лошадей с широким размашистым шагом и очень быстрым ходом. Россия славилась своими рысаками). Мой брат Валя, восхитившись как-то раз быстрым ходом Сокола, воскликнул: «Вторая