Во тьме окаянной - Михаил Сергеевич Строганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Савва наклонил голову. Строганов обошел его кругом и уселся на лавку. Расстегнул кафтан, ослабляя ворот рубахи, протер рушником вспотевшую шею.
– Ты глаза в полу не прячь, не имею нужды тебя судить. – Он перевел дыхание, покладая рушник рядом с собой. – Кажись, и тебе подходящее дело сыскалось. Чего молчишь? Согласен?
– Что за дело? – негромко спросил Савва.
– Ты прямо как в той побасенке: послушай дело, Кузя! А Кузя пьян, как зюзя… – рассмеялся Строганов. – Вроде хлебного зелия с нами не пил, а соображалки не более чем у Игнашки. Неужто проняло с казачьего перегара?
– Говори прямо, почто вызвал, – твердо ответил Снегов. – Негоже над безвинным насмешничать!
– Мал бес, а хвост есть! Вот так Карий! Кажись, из нашего шони мужика сотворил!
Вдоволь насмеявшись, Строганов поднялся с лавки, заговоря с Саввой жестко, не терпя возражений:
– Весна скоро. Линька. Конец всякой охоте. Ворогам станет заняться нечем, оттого попрут к нам, как мухи на мед. Там и княжество Пелымское пожалует. Что им окажется не под силу, достанется на потеху хану Кучуму с его ордой неисчислимой. Головушки наши познают честь басурманскую, вдоволь покрасовавшись на конских хвостах. Вот тогда наступит конец Строгановым, а с ними и всему крещеному миру на Урале. Ты понял?
– Как этого можно не понять?
– Так иди, поднимай с одра Карего! Снимай чары колдовские, да не просто на ноги встал, а чтобы как ветер летал! Даром ли среди ведунов да знахарей лесных жил… – Строганов жадно выпил похмельного рассола, небрежно утираясь ладонью. – Да вот и тебя самого никак портили? Да в гроб-то не свели! Знающий, стало быть, человек…
– Грех это… Великий пост на дворе… Вовсе нельзя…
– Дегтем торговать, дегтем и вонять! – Григорий Аникиевич раздраженно махнул рукой. – Делай, что велю, хорошо делай, как для родного батюшки старайся! И помни: коли помрет Данила, насмерть тебя запорю… Восемь шкур спущу, а девятую съесть заставлю!
Понимая, что прекословить бессмысленно, Савва принялся перечислять необходимое для избавления от лихоманки:
– Соли может уйти пуд, воску поболе, да бочку в человеческий рост, до краев с ключевою водой в натопленной бане. И чтобы любопытных глаз не было…
– Всего делов? Я, грешный, подумал, что ягнят колоть станешь али с бубнами бесноваться. Так, почитай, грехов-то мы не наскребем!
– Почему не наскребем? – Савва посмотрел на Строганова. – Я один над Карим знахарить стану.
– Ясно, один! – охотно подхватил Григорий Аникиевич. – Да я пригляжу… Дабы сраму али какого бесовского волхования не вышло. Сам понимаешь, пойдут слухи да кривотолки всякие, так отец Варлаам тебя не пощадит, годка на три упечет в яму! Выдюжишь или сразу смерти попросишь? А супротив строгановского слова он спорить не станет, разве что по-отечески укорит…
– Может, обойдется? – Досадуя, Савва закусил губу. – Не хочу я, Григорий Аникиевич, дабы православный зрел волхования знахарские. Помилуй, батюшка, не вводи во искушение!
– Молилась Фекла, да Бог не вставил стекла! – Строганов вытащил из ларца нож. – Не скули. Лучше подивись на охранилец: из Ерусалима привезен, дамасской стали, от колдовства да ведьминской напасти лучше нету. Из честных оков святого Фомы выкован, да закален в святой реке Иорданской. Таким ножом беса заколоть ничего не стоит…
Григорий Аникиевич с трепетом осмотрел клинок, покрытый странными закорючистыми письменами:
– Откладывать более не станем. По полуночи начнешь свои волхования, а там как судит Бог…
* * *
В бане натоплено жарко так, что от разогретого дерева исходит особенный дух леса и еще не выветрившегося с прежнего пара березового аромата и терпкого привкуса диких трав.
– Господи, благодать-то какая! Сейчас бы кваском али хреном наддать! – Строганов почувствовал, как по телу пробежали мурашки и слюна во рту сделалась сладкою, как мед.
Мужики принесли Карего, мечущегося в забытьи, исхудавшего, с осунувшимся, заострившимся лицом. Положили на полог, поклонились Строганову и спешно вышли из бани.
– Теперь, Григорий Аникиевич, что бы ни случилось, тебе молчать надобно! – Савва деловито раскладывал на скамье кули с солью и восковые лепешки. – Лучше сразу уйди, коли выдюжить не сумеешь…
Строганов прикрыл ладонью рот и перекрестился.
– Крест на мне, рабе Божьем Савве, крест передо мною, крест за мною, крест – диавола и все враги победиша. Да бежат бесове, вся сила вражия от меня, видевшу, яко молнию крестную силу опаляющую…
Снегов крестил ножом каждую из банных стен, затем, подойдя к двери, с силою воткнул его в косяк.
– Михаил, Гавриил, Уриил и Рафаил, архангелы и ангелы, крылоликие херувимы и нерушимо страшные серафимы, и вы, прочия бесплотные силы небесные, запечатайте и загродите от колдунов и колдуниц, от ведунов и ведуниц, от порчальщиков и порчениц, от лихоглазых, лихозубых, лихокровых богоотступников, от всякия вражеския бесовские силы.
Савва подошел к лежащему без сознания Даниле и разорвал на нем исподнее. Исхудавшее, бледное тело с выпирающими ребрами, безжизненно покоящееся на белых лоскутах, заставило Строганова вздрогнуть и отвести взгляд.
Величественным распевом Савва начал творить обряд, изгоняя из околдованного бесовиц – дочерей Иродовых:
Окаянная еси, Трясовица, распаляющая члены, изыди!
Окаянная еси, Ледея, знобящая без согрева, изыди!
Окаянная еси, Ярустошо, запирающая слух, изыди!
Окаянная еси, Коркуша, грызущая ребра, изыди!
Окаянная еси, Коркодия, гноящая утробу, изыди!
Окаянная еси, Желтодия, увядающая плоть, изыди!
Окаянная еси, Люмия, ломящая кости, изыди!
Окаянная еси, Секудия, рвущая жилы, изыди!
Окаянная еси, Пухлия, разбухающая в чреве, изыди!
Окаянная еси, Чемия, налагающая путы, изыди!
Окаянная еси, Нелюдия, сводящая с ума, изыди!
Окаянная еси, Невия, лишающая жизни, изыди!
– Ныне посылаю на вас святого архистратига Михаила нанести вам тысячу ран, дабы бежали вы безоглядно во всякую пору, во всякое время, днем при солнце, ночью при месяце, при частых звездах, при густых облаках, по вечеру поздно и по утру рано, на утренней заре и по солнцесходе, при свете и во мраке, ныне и присно и во веки веков…
После того как власть бесовиц была расточена, а сами дочери Иродовы изгнаны и посрамлены, Савва начертал воском на своем челе и руках святые кресты, чтобы осветиться, соприкасаясь со Святым. Трижды положил земные поклоны, встал на колени, начиная молитву шепотом:
– Свят, свят, свят, Господь Саваоф, седай в вышних, ходяй по громе, осеняй силою небесною, призывай воду морскую к проливанию на лице всея земли, праведный Сам суди врагу нашему, диаволу…
Снегов встал, зачерпнул полные пригоршни соли и принялся обтирать ею Карего, затем, словно промакивая пот платом, стал слоями накладывать на больного восковой саван.
– Плакун! Плакун! Не
