Во тьме окаянной - Михаил Сергеевич Строганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не осмелившись удержать Данилу силой, Василько увязался за ним следом, недовольно бурча на каждом шаге:
– Сидели бы спокохонько в избе, праздновали светлое Воскресение да пили брагу с куличом. Нет же, надобно идти, да себя во всей красе людям казать…
Неподалеку от церкви молодые девки на выданье вели хоровод и, по стародавнему поверью, под нескончаемые слезные песни загадывали на жениха.
Полно, солнышко, из-за лесу светить,
Полно, красное, в саду яблони сушить!
Полно, девица, по милом те тужить!
Ах, да как же мне не плакать, не тужить?
Мне вовек дружка такого не нажить,
Ростом и пригожством-красотой,
Всей поступкой, молодецкой чистотой…
К ним подходили старики, кланялись и взамен христосования задорно кричали:
– Дай вам Бог жениха хорошего, не на корове, а на лошади!
В ответ девки кланялись и, не прекращая протяжных песен, кружили дальше, все сильнее упиваясь танцем.
Я не думала ни о чем в свете тужить,
Пришло времечко – начало сердце крушить,
Что живем с тобой, сердечный друг, не топереча.
Пусть никто про нашу тайность не ведает:
Ни родимые батюшка с матушкой, ни род-племя,
Ни постылый муж.
– Слышь-ка, Данила, что девки-то поют! – крикнул Василько вслед. – А ты послушай! Про тебя поют!
Только сведала о сем соседушка окаянная
Да сказала про девушку отцу-матери, роду-племени,
Да постылому мужу лютому,
Мужу старому, ненавистному…
– Вернемся, Данила, смотри, круг девок парни собираются, на нас глаза таращат. Чужаками мы и раньше были, а тепереча врагами стали… Беды бы не вышло…
Карий шел не оборачиваясь, словно не слыша обращенных к нему горьких слов.
И пошла небылица про девицу,
Будто я обесславила батюшку,
Родну матушку обесчестила,
Опорочила всех в роду-племени…
Стоящие возле церковной ограды молодые парни посмотрели в сторону Карего, пошептались и дружно двинулись ему навстречу.
Конопушчатый здоровяк, белесый и розовощекий, встал у Данилы на пути и, посматривая на дружков, надменно ухмыльнулся:
– Верно ли, дядя, про тебя говорят, что окромя волчьего лова ты большой дока по девкам да чужим женкам? – Детина враждебно рассмеялся, а вслед за ним захохотали и парни, стоявшие за его спиной. – Что, дядя, робеешь? Мы не волки, до смерти драть не будем!
– Не пужайся! – раздалось из толпы. – Не зашибем! Малость потузим да посля в морду посцим!
Детина было уже ринулся на Карего, но наткнулся на подоспевшего казака.
– Что ж вы, бесовы дети, замыслили? – закричал Василько. – В светлый день Воскресения сатана в аду лежит в геене огненной и тот не шелохнется, неужто вы, люди крещеные, хуже диавола, раз готовы на брата своего руку поднять? Али самого Христа не боитеся?
Василько сшибся вплотную с детиною и сунул ему под армяк ножом, шепча на ухо:
– Сейчас брюхо-то распластну, да стану на руку кички наматывать… а потом возьму да потяну…
Губы детины посинели и затряслись, а на глазах навернулись слезы.
– Чуешь, как ужо лезвие щекочет? – Василько заглянул парню в глаза. – Кто преставится во святой день, прямиком идет в раю… Так пущать кички?
– Простите нас, люди добрые! – Под недоумевающие взгляды дружков детина повалился Карему в ноги. – Бес попутал!
– Бог простит! – ответил Василько. – Ступайте, радуйтеся, Христос воскресе!
– Воистину воскресе! – ответили парни и медленно пошли прочь.
– Видишь, из-за тебя чуть жизни дуралея не лишил! И когда! На святое Воскресение! – закричал Василька. – А кабы он не обделался да попер? Пришлося бы ему и вправду кички вынимать. Ты представляешь, что опосля бы в Орле сталось?
– Василько, – еле слышно прошептал Карий, – ты мне поможешь на колокольню взобраться? Звонить хочу…
– Лихорадит, что ль, али в беспамятство падаешь? – Казак пощупал Данилин лоб. – Не околел, так ошалел…
– Поможешь или нет?
Мучительно медленно взобрались на церковную колокольню. С высоты маленький Орел-городок был словно на ладони: там продолжался нескончаемый девичий хоровод, чуть поодаль на вкопанных столбах и навешанных веревках качались дети, мелькали кафтаны да серые мужицкие армяки вперемешку с разноцветными платками и шамшурами замужних баб.
– Василько! – крикнул Карий. – Читай тропарь!
Казак с удивлением посмотрел на Данилу и, перекрестясь, нараспев запел:
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав… Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…
Данила взялся за собранные веревки и что было сил ударил в колокола…
* * *
В избу Белухи, приткнувшуюся на окраине городка, Строганов пришел глубокой ночью. Скинул шапку, перекрестился на образа и, не раздеваясь, сел рядом с Карим на лавку.
– Ты, говорят, звонил…
– Звонил…
– Что ж ко мне не пришел? Похристосовались бы…
– На колокольне со всем миром похристосовался…
– Вон оно как… – покачал головой Строганов. – А я Игнашку в Сольвычегодск, к Семену отправил. Наплел он и о тебе, и о Мавре Григорьевне… Зависть в нем взыграла, вот и решил ославить… Поначалу повесить хотел, а бабу постричь в монашки, потом отошел… Ради Пасхи помиловал…
Строганов замолчал, сквозь полумрак избы вглядываясь в лицо Карего. В какой-то момент ему показалось, что Данила закрыл глаза и улыбнулся.
– Добрый ты человек, Григорий Аникиевич… Праведный…
– Я тут принес тебе… – Купец выложил на стол небольшой кожаный мешочек. – Подлечись сколь нужно, коли потребуется что, говори, сыщем. С Москвы привезем али у англичан купим… Очистится Кама, на струге пойдешь к Якову, в Чусовской городок…
Не дождавшись ответа Карего, Строганов поднялся и, не прощаясь, направился к выходу.
– Отпусти, Данила, казака на мою службу. Взамен любого бери!
– Здесь, Григорий Аникиевич, все на твоей службе… – из темноты ответил Карий. – Васильку и спрашивай…
Казак соскочил с полатей и в одном исподнем да босой подошел к Строганову.
– Ты, Аникиевич, на меня не серчай, только к твоему двору подхожу також, как бабе нагайка. Худо тебе сейчас, никому не веришь, за бродягу уцепиться готов…
Строганов обнял Васильку и, расцеловав, со слезами на глазах ушел в ночь… Казак смотрел вслед одинокой фигуре, пока она не растаяла в темени. Затем Василько вернулся в избу и сел на строгановское место рядом с Карим.
– Не бойся дверей, а бойся щелей… – развел руками казак. – Я, грешным делом, и взаправду поверил, что так затосковал по бабе атаман, что в бреду жену егоную подминать стал…
Карий пожал плечами
