Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян

Кроме того, на протяжении всей войны дочь Алтуняна, Нора, оказывала священнику квалифицированную помощь в управлении приютом, проводя кампании по сбору средств среди армянского сообщества[4209]. Когда количество детей в учреждении увеличилось до такой степени, что этой помощи стало не хватать для их содержания, девушка обратилась напрямую к Джемалю, который после этого приказал армии обеспечить приют едой и необходимыми ресурсами. Но самый важный шаг в истории приюта был сделан, несомненно, когда Джемаль подписал декрет, приказывающий местным властям перестать вмешиваться в его деятельность[4210]. Конечно, было невозможно себе представить, что такое благотворительное учреждение смогло выжить на территории Османской империи без активной помощи немцев и американцев Алеппо. Золлингер, который хоть и был гражданином Швейцарии, но служил консулом Германии в Алеппо, играл важную роль посредника между американцами, немцами и швейцарцами, с одной стороны, и Шираджяном — с другой, обеспечивая возможность перевода в приют значительных сумм денег[4211]. В конце войны количество сирот в учреждении достигло тысячи пятисот[4212]. Во всей этой ситуации есть один показательный момент: все попытки Шираджяна ввести в приюте обучение на армянском языке были строго пресечены властями. Их недобровольная толерантность, очевидно, имела свои границы.

Поддавшись настойчивым требованиям со стороны швейцарских миссионерок немецкого «Hülfsbund» (Благотворительного фонда. — Прим. пер.), Паулы Шафер и Беатрис Ронер, Джемаль разрешил им в конце декабря 1915 г. открыть еще один приют в Алеппо; ему тоже приходилось принимать брошенных армянских детей, хотя и под контролем местных властей. Необходимость улучшения санитарно-гигиенических условий в городе была главным аргументом, который использовали две миссионерки, чтобы переубедить пашу[4213]. Около четырехсот детей нашли приют в этом учреждении; оно имело поддержку консула Германии Рёслера и пользовалось американской финансовой помощью[4214]. Однако легко себе представить, что гуманитарная деятельность немецкой миссии в пользу депортированных армян центральными властями Османской империи воспринималась как угрожающий прецедент, который нужно было остановить любой ценой. Вероятно, именно для того, чтобы положить конец этому предприятию, министр внутренних дел Мехмед Талаат отправил две телеграммы, датированные 23 марта и 3 апреля 1916 г., в адрес местных властей, «напоминая» о том, что только османское правительство имеет право оказывать помощь депортируемым и что, следовательно, все права, предоставленные иностранцам, незаконны. Телеграммы призывали наказывать всех правительственных чиновников, кто нарушит это правило[4215].

Комитет по оказанию помощи депортируемым в Алеппо также заботился о нескольких сотнях сирот в школе, примыкавшей к церкви Сорока Великомучеников. Эти сироты находились под контролем К. Крузяна[4216].

Транзитные лагеря в окрестностях Алеппо

Если первые депортируемые, прибывшие в Алеппо летом и ранней осенью 1915 г., временно расселялись по караван-сараям, то с ноября, как мы видели, вали Мустафа Абдулхалик запретил впускать колонны в город и систематически перенаправлял их вдоль Евфрата или Багдадской железной дороги в направлении Мосула. Вероятно, именно по его приказу Субдиректорат по работе с депортируемыми создал первый транзитный лагерь в часе езды к востоку от города, на Сибиле, огромной равнине, ведущей к сирийской пустыне. Надзор за этим лагерем был поручен Селаникли Ейюбу-бею, лидеру чете и помощнику начальника по депортациям («Севкийят мюдюри»), А управлял им Джемиль Хаким-бей, «Севкийят мемури»[4217]. Каждый день одна колонна прибывала в лагерь, а другая его покидала, направляясь в Мескене и Дер-эз-Зор. Таким образом, на Сибиле всегда было несколько тысяч депортируемых.

Учреждение, предназначенное для армян, тем не менее в городе существовало: огромный караван-сарай в окрестностях Акиола. Во внутреннем дворе этого караван-сарая, названного Кашлдых, стояло большое количество огромных палаток, служивших ранее тюрьмой. Этот лагерь предназначался для взрослых армянских мужчин, которые каким-то чудом оказывались в колоннах, прибывающих в Алеппо, и людей, скрывавшихся в городе, которых задержала полиция или жандармерия во время одной из бесчисленных ночных облав. После трехнедельного пребывания в ужасающем окружении этих людей также отправляли в путь под усиленной охраной[4218]. В Кашлдыхе умерло столько людей, пишет Рёсслер, что «в середине октября было решено сделать новое кладбище за городом. Однако прежде чем власти смогли начать хоронить там умерших, тела пролежали в одной большой куче на открытом воздухе несколько дней»[4219].

Второй лагерь был открыт рядом с Алеппо, в Карлыке, возле деревни на северной окраине города; лагерь был окружен железной дорогой. По словам американского консула Джексона, в Карлыке в любой период времени в среднем находилось пятьсот палаток. От двух до трех тысяч депортируемых жили в них в ужасных условиях, практически без воды. Каждый день умирало сто человек[4220].

Ерванд Отян, находившийся на Сибиле в конце ноября 1915 г., видел там тысячи палаток, в которых жили армяне из Бардизага, Родосто, Адабазара и Эдирне, а также «небольшое количество» армян из Харпута, Диарбекира и Афионкарахисара[4221]. По словам Отяна, Джемаль разрешил трем сотням семей отправиться в «Шам», то есть в направлении Хомса-Гамы и Дамаска, для работы ремесленниками на военных предприятиях. Портные, сапожники, лудильщики и другие мастера пользовались большим спросом. Конечно, каждый пытался найти свое имя в списке людей, которые отправятся на юг, поскольку это было все равно, что получить паспорт на жизнь. Этот административный «везикат» так стремились получить, что «везикаты», выданные людям, которые впоследствии умерли, как утверждает турецкая книга, продавались по очень высоким ценам. Отян, который не владел никакими ремесленными навыками, изменил имя на Асатура и выдал себя за уроженца Бахчеджика/Бардизага.

Ожидая своей очереди покинуть лагерь, Отян стал свидетелем ужасных сцен. Он упоминает, в частности, котлован, вырытый на краю лагеря, в который каждое утро бросали тела тех, кто умер ночью; умершие были прежде всего жертвами эпидемии дизентерии, вспыхнувшей на Сибиле в начале декабря 1915 г. Он также отметил, что турки, арабы и евреи из Алеппо, которые хотели детей, приезжали в лагерь и покупали мальчиков и девочек у их родителей. Бури, холод и дождь уничтожали, прежде всего, тех, у кого не было палаток; отсутствие еды — остальных. В таких условиях этические и моральные стандарты ушли на второй план. Матери часто отказывались продавать своих детей и не всегда поддавались уговорам потенциальных покупателей, которые утверждали, что они все равно умрут и что хотя бы их дети будут спасены. Некоторые матери, которые соглашались на такие продажи, сходили с ума или теряли рассудок вскоре после того как они отдавали своих отпрысков. Наибольшим спросом пользовались дети от семи до десяти лет, особенно девочки. Тысячи мальчиков и девочек были проданы таким образом своими родителями[4222]. Некоторых счастливчиков