Околдованная - Лора Таласса

Сердито швыряю сумку на кровать. Пульс зашкаливает.

– Что ты тут делаешь?

Мемнон, удобно развалившийся в моем кресле, закидывает руки за голову.

– Смотрю, где живет моя коварная жена, – отвечает он по-прежнему на английском. И оглядывается по сторонам. – Твоя комната меньше, чем была наша повозка. – Взгляд его скользит по стикерам, которыми обклеено чуть ли не все вокруг. – Вижу, ты не утратила своей любви к письму.

– Ты не можешь просто… заваливаться сюда, когда пожелаешь, – говорю, встревоженная тем фактом, что он уже это сделал.

И даже не собираюсь спрашивать, откуда он узнал, какая именно комната – моя.

Мемнон глядит на меня, прищурившись, с этой его невыносимой ухмылочкой, от которой мне становится жарко в самых неправильных местах.

Почему я так на него реагирую? Он зло, чистое зло, и его шрам, и сила, которую он излучает, доказывают это. Мое тело просто не поспевает за разумом.

– Это беспокоит тебя, est amage? – «Моя царица». Эти два слова – единственные, которые он произносит на древнем языке.

Конечно, это меня беспокоит. Он сам сделал себя моим врагом.

А может, еще и убил двух ведьм.

И я снова заперта с ним в маленькой комнате.

– В последний раз, когда мы виделись, я изгнала тебя, – заявляю.

Мемнон роняет руки на подлокотники кресла.

– Да-да, но твоя магия слишком любит меня, чтобы долго не пускать.

Хмуро смотрю на него, вспоминая, как его чары таяли, едва моя магия прикасалась к ним. Мысль о том, что наши силы «любят» друг друга, – пожалуй, самая ужасная из всего, что я сегодня слышала.

– Ты должен уйти.

– Уйду, когда буду готов.

Мне хочется закричать.

– Клянусь Богиней, я изгоню тебя снова, если ты не уйдешь сейчас же.

Он вновь ухмыляется, и, может, дело в том, как эта ухмылка натягивает его шрам, а может, в том, как сверкают из-под губ его острые клыки, но меня передергивает, такая эта ухмылка гнусная. Гнусная и безумно, абсурдно сексуальная.

Меня бросает в жар, я смущена и сконфужена.

Мемнон вскидывает подбородок:

– Попробуй, маленькая ведьма.

Долгую секунду смотрю на него. Взгляд у него совершенно дикий; он глядит на меня, как змея перед броском.

Заклятье изгнания сейчас может быть очень, очень плохой идеей.

Мне нужно выставить его каким-то другим способом. Но сперва…

Взгляд мой перескакивает на экран, большую часть которого по-прежнему занимает наша с Сибил фотка.

Подхожу к столу, наклоняюсь над Мемноном, собираюсь закрыть страницу.

Он подается вперед, и его губы касаются моих волос.

Я цепенею.

– Ты пришла и разбудила меня, – он почти мурлычет, так мягок его голос, – и теперь продолжаешь просто существовать, как будто ничего не изменилось.

Сглатываю, пытаясь справиться с дрожью, что охватывает меня от его близости. Сны возвращаются. Я очень живо помню, каково это – чувствовать его рядом с собой.

Захлопываю ноутбук и отшатываюсь от стола.

Мемнон хватает меня за запястье.

– Роксилана, скажи, почему, – молит он.

На сей раз этот чудовищный супер не защищен, и в его глазах, не отрывающихся от меня, есть что-то еще помимо жара и гнева.

– Меня зовут Селена, – напоминаю ему.

– Ты можешь лгать всем остальным, но не мне, – говорит он.

Он действительно думает, что эта женщина, Роксилана, упорно разыгрывает какую-то замысловатую шараду.

Неудивительно, что он в замешательстве.

– Я не она, – настаиваю я.

Он медленно поднимается, и я опять вспоминаю, какой же он большой. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть на него. Кроме того, каждый дюйм его тела словно бы отлит из сплошных крепких жилистых мускулов.

Мемнон протягивает руку, и я отшатываюсь. Он хмурится, видя мою реакцию, но это не останавливает его. Ладони его ложатся на мои щеки, приподнимают мое лицо.

Его большой палец скользит по моей коже.

– У тебя такие же голубые глаза, как у моей Рокси, точь-в-точь такие же, вплоть до белой окантовки зрачков. – Он наклоняет мою голову, дотрагивается до чего-то возле моего уха. – У тебя такие же две веснушки, на том же месте, что у нее.

Глаза Мемнона смягчаются.

Он проводит рукой по моим волосам, словно забылся на миг. Забыл о своей вендетте. Пальцы его почти благоговейно скользят по прядям, и я ловлю себя на том, что и сама заворожена его священнодейством.

– И эти волосы, – продолжает он, – они такого же цвета, цвета корицы, как и у Роксиланы. – Он отпускает локон – но не меня. – У тебя родинка сзади на левом бедре, а указательные пальцы на ногах длиннее больших. Мне продолжать?

Смотрю на него, точно увидела призрака.

– От-ткуда т-ты знаешь все это обо мне?

Он хмурился в замешательстве:

– А как я могу не знать? Я изучал твое тело годами – как и ты мое.

Что?

Почти инстинктивно вскидываю взгляд на его шрам. У Мемнона много отличительных черт, но этот шрам, пожалуй, заметней всего.

Видя, к чему приковано мое внимание, он говорит тихо:

– Ты можешь дотронуться до него, est amage.

Я не должна.

Это в лучшем случае плохая идея, а в худшем – ловушка. Что, впрочем, не останавливает меня. Неуверенно поднимаю руку, и когда мои пальцы касаются морщинистой рубцовой ткани, глаза Мемнона закрываются, а ноздри раздуваются.

Он стоит, словно окаменев, пока мои пальцы медленно ползут вдоль шрама – сперва к уху, потом к подбородку.

– Больно, наверное, – бормочу я.

Он издает какой-то неразборчивый звук. Потому что, конечно же, это было больно. Ужасно больно.

Добираюсь до конца шрама и неохотно роняю руку.

Когда Мемнон вновь открывает глаза, я не вижу в них и следа гнева. Там тоска и желание – такие глубокие, что у меня внутри все переворачивается.

– Жена, – выдыхает он, и взгляд его застывает на моих губах.

Сглатываю и тоже невольно смотрю на его рот. Мне хочется поцеловать его снова, просто чтобы ощутить вкус его томления. Не помню, чтобы кто-нибудь еще смотрел на меня так.

Но я не его жена. Какая бы чудесная, трагическая история любви у него ни была, это было не со мной.

Прикладываю ладонь к виску, пытаясь смирить собственное желание.

– Откуда ты знаешь английский? – спрашиваю рассеянно только лишь для того, чтобы отвлечься от мыслей о поцелуе.

– Ты знаешь мою силу, – говорит он с напором, как будто по-прежнему думает, что я лгу. – Знаешь, что я могу извлечь то, что мне нужно, из чужих умов – включая язык.

Глаза мои расширяются.

Он способен и на такое?

Мемнон чуть наклоняет голову.

– Почему ты все еще притворяешся, Императрица? – спрашивает он, и в