Околдованная - Лора Таласса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я совсем не притворяюсь, Мемнон.
– Тогда откуда ты знаешь сарматский, язык моего народа? Он считается мертвым уже много, много веков.
Значит, вот на каком языке мы разговаривали. На сарматском.
– Я знаю несколько редких…
– Редкость тут ни при чем, – перебивает меня Мемнон. – Это доказательство твоей жизни со мной.
Пристально смотрю на него.
– Может, это будет для тебя потрясением, но не все на свете связано с тобой, Мемнон.
Взгляд его становится напряженным.
– Нет, но почти все в моей жизни связано с тобой.
Он продолжает смотреть на меня, и я неуютно ежусь.
– Я не твоя Рокси, – продолжаю настаивать я, не позволяя себе возвратиться к скользкой теме древнего языка. – И могу это доказать.
Я должна это сделать, и ради него, и ради себя. Потому что вот что делает с тобой потеря памяти – заставляет неустанно подвергать сомнению собственную реальность.
Шарю взглядом по своим вещам в поисках чего-то – хоть чего-нибудь! – что убедит этого мужчину в том, что я никак не могу быть его предательницей-женой. Вижу корешки фотоальбомов…
Ну конечно!
Это же так болезненно очевидно.
Огибаю Мемнона, кидаюсь к полке, сгребаю альбомы, все до единого, киваю на компьютерное кресло:
– Садись.
Долю секунды после того, как отдала этот приказ, уверена, что он не послушается. Но Мемнон бросает на меня несколько удивленный взгляд и покорно усаживается в кресло, широко расставив ноги.
Бросаю альбомы на кровать и выбираю один, в бежевой обложке, на которой золотится вытесненное слово «Воспоминания».
Мемнон наблюдает за мной так пристально, что это нервирует. Подхожу к нему с альбомом в руке.
И чем ближе я подхожу, тем сильнее становится странное тянущее ощущение в груди. Пытаюсь не пялиться на него, потому что мне хочется впитывать каждую мелочь – его бронзовый загар, извивы татуировок, подрагивание рельефных мускулов.
Протягиваю альбом:
– Вот тебе доказательства.
Мемнон, хмурясь, смотрит на книгу в своих руках, щурится, переводит взгляд на меня, словно подозревая какой-то тщательно продуманный розыгрыш.
Неохотно открывает альбом.
И застывает, словно окаменев. Привлеченная его реакцией – черт, привлеченная им! – придвигаюсь к нему, гляжу через его плечо на фотографии. Этот альбом начинается с моего восьмого дня рождения. Тут я, мои друзья, надувной воздушный замок, который мы взяли напрокат и установили, похоже, на заднем дворе.
Я задуваю свечки на торте, открываю подарки, корчу рожи с подружками. Волосы у меня растрепаны, передние молочные зубы недавно выпали, а новые пока не выросли, а на носу – россыпь веснушек, которые с тех пор исчезли.
Не помню ни этот день, ни этот дом. Но одна из девочек – Эм… Эмили. Да, я ее помню.
Мемнон в молчании листает страницы, рассеянно протягивает руку – и поглаживает мою костяшками пальцев.
От его прикосновения у меня перехватывает дыхание – а он, кажется, ничего и не замечает. Мне нужно убрать руку. Любой здравомыслящий человек так бы и сделал.
Но я не убираю. Я позволяю своему мнимому мужу ласкать себя.
Его прикосновение такое мягкое и так не вяжется с его привычной уже жестокостью. Он отводит руку, только чтобы дотронуться до моего изображенного крупным планом лица на фотографии с чьей-то свадьбы, которую я вроде как смутно помню. Фото сделано год или два спустя после того дня рождения.
Нога Мемнона нервно подергивается, и чем больше страниц он перелистывает, тем эта дрожь сильнее.
Внезапно от отбрасывает альбом в сторону.
– Нет, – говорит он. – Нет.
Встает, ерошит густые волосы. Не могу не заметить – гребаные своевольные хитрые глазки! – как рубаха облепляет при этом его мощный торс.
– Если ты не моя Рокси, то кто ты? – спрашивает он, и в глазах его сквозит отчаяние.
Ох, ну наконец-то.
– Я Селена Бауэрс. Мои родители – Оливия и Бенджамин Бауэрс. Я родилась в…
Он трясет головой, зажимает уши:
– Нет, нет, нет. Я не верю. Не хочу верить.
– Женщина, которая предала тебя, давно умерла. Я – другая. Я родилась двадцать лет назад. Какие еще доказательства тебе нужны?
Он открывает глаза, смотрит на меня – и взгляд его застывает где-то в районе верхней части моей грудной клетки.
– Твоя кожа. Я хочу увидеть ее, est amage.
Хмурюсь.
– Я не собираюсь раздеваться.
– Не сегодня, нет, – соглашается он.
От его ответа у меня перехватывает дыхание, и магия моя возбужденно вибрирует.
Мемнон покидает кресло, медленно приближается ко мне, как будто я могу исчезнуть в любой момент.
– У тебя есть татуировки.
Воздух между нами странно гудит, хотя на самом деле это не звук. Думаю, это как-то связано с нашими магиями, но я чувствую, как этот гул скользит по моим рукам и спине, заставляя трепетать сердце.
– У Роксиланы были татуировки, – поправляю его я.
У меня их нет. Но интерес мой задет.
Мемнон подходит и жестом просит меня протянуть руку.
О, теперь он спрашивает разрешения, прежде чем дать волю своим рукам?
Ну ладно, пожалуйста.
Медленно, словно опасаясь меня спугнуть, Мемнон приподнимает мое предплечье и задирает широкий рукав платья, обнажая плечо.
Слышу его вздох, смотрю ему в лицо.
Похоже, он не верит своим глазам.
Палец Мемнона скользит по моей руке, точно обводя какие-то невидимые линии.
– Вот тут у тебя была вытатуирована пантера, – произносит он ровным, хорошо контролируемым голосом. – А ниже – задранный олень.
Мило звучит, однако.
Рука Мемнона сползает с моего плеча и ложится на грудь, над самым сердцем. Прикосновение интимное, хотя сдвинулась его ладонь всего на несколько дюймов.
Логика велит мне оттолкнуть руку колдуна. Инстинкт предлагает накрыть его руку своей, удержать его. Поэтому иду на компромисс и не делаю ничего.
– А здесь у тебя моя метка, – тихо говорит он.
Какую-то долю секунды мне кажется, что Мемнон собирается раздвинуть горловину моего платья. Но вместо этого он тянется к своей рубахе и одним плавным движением срывает ее.
Никто не разрешал тебе раздеваться в моей комнате.
Протест застревает в горле, едва взгляд мой падает на его обнаженный торс. Сглатываю при виде мощных мускулов, но заметить эти мускулы невозможно, пропустив покрывающие их татуировки. Мемнон весь разрисован: кожу его украшают олень, из рогов которого растут цветы, попранный грифон, рычащая пантера, словно бы впившаяся когтями в шею Мемнона. И прямо на сердце колдуна – крылатый дракон.
Он прикасается к изображению:
– Знак моего клана.
Смотрит он только на меня. И взгляд его обжигает.
Я сама оттягиваю вырез платья, ровно настолько, чтобы показать ему не тронутую тату кожу. Никакие драконы не парят
