A moongate in my wall: собрание стихотворений - Мария Визи

10 февраля 1961 г.

388. С натуры[186]

For Max Angell, a patient at UC Hospital

У окна зацветала белая слива.В учебной больнице, за стеной,пищали крысы, собака выла тоскливо,и где-то в недрах кричал попугай — больной.

Лабораторию, где микротомы,крутясь, гудели, и густо висел формалин,наполнил дух голубой весенней истомыс окрестных садов и зеленых дальних равнин.

В конце раскинувшейся больницы,в сером переднике, в маске по самый лоб,хирург вырезал людского тела частицы,отправлял к патологу, под микроскоп.

А тот, в котором теплилась силапосле наркоза и ножа,в окно от края своей могилына белую сливу смотрел, дрожа.

20 апреля 1961 г.

389. «Я слышу мелодию песни так ясно…»

Я слышу мелодию песни так ясно,каденцию нот, голубые бемоли,но только слова вспоминаю напрасно,и думать о них не умею без боли.

Закат розовеет, бледнеет и тает:как занавес, ночи спустились порфиры,и память одни за другими листаетстраницы раскрытого в сердце клавира…

Но слов не найти… Одинок неизменно,несется мотив в темноту сиротливо,и кажется, где-то в орбитах вселеннойзамолкнут, остынув, слова без мотива.

23 августа 1961 г.

390. Nocturne («Встревоженная тишиной…»)

Встревоженная тишинойглухой, глубокой, долгой ночи,я часто слышу sotto voceмотив, поющий мне одной.

Я знаю: он меня зовет,и ухожу за ним, без спора,за изумрудные озера,в страну нетронутых высот,

куда еще никто не взлези где еще не дрогнет эхолюдского говора и смехасквозь девственный молчащий лес.

Там звезды клонятся в кусты,и на опушке, у поляны,дурманят запахом медвянымполураскрытые цветы.

Я долго там одна брожу,и звуков ночи слышу много,но где лежит туда дорога,я никому не укажу.

И знаю: — ранним утром пустья возвращусь в свой шумный город,но в легкой памяти не скорорастает радостная грусть.

[1961 г.]

391. Сон («В твоем саду зеленый пруд…»)[187]

В.В.

В твоем саду зеленый пруд,над ним ракитовые ветки,и птицы синие поюту входа мраморной беседки.

Куртины дышат резедой,левкоем и гелиотропом,и ты, — веселый, молодой, —по золотым шагаешь тропам.

Но это — сон: разбит фонарь,не видно вех на поле мглистом,и не найти тебя, как встарь,в саду зеленом и душистом.

3 мая 1962 г.

392. «Белая апрельская луна…»[188]

Белая апрельская луна,и, остановившись в этом миге,кружевом курчавилась волна,точно на пейзаже Хирошигэ.

Там, где горизонта полоса,лунный луч своей рапирой тонкойосторожно тронул парусауходящей на ночь в море джонки.

Мы следили, стоя там, одни,как в воде у самого причалаинфузорий вспыхнули огни;слушали, как тишина молчала,

И за то, что мы стояли там,нам присуждено хранить навекив памяти, как нерушимый храм,эту ночь в порту Шимоносэки.

9 мая 1962 г.

393. Lac Leman («Есть сон: в нем все перемешалось…»)[189]

В.В.

Есть сон: в нем все перемешалось —озера, улицы, мосты,давнишняя ребячья шалость,и много встречных лиц, и ты.

Как будто я, совсем другая,забыта всеми и одна,под эхо гулкое шагаюв безлунную трущобу сна.

Детьми мы бегали по полю —но резко оборвался путь…Законы жизни не неволюи не прошу тебя вернуть.

Друг друга раньше мы встречали:ты помнишь — ярко бил фонтанв тот день, когда корабль отчалилна светлом озере Леман!

Дома поплыли, взмылись горы,аэропланное крылонеотвратимо и без споратебя, как тень заволокло.

Ушли деревья, берег, крыши,фонтан, мосты и фонари.Одни часы на башне слышуу перекрестка Корратри,

и стихшей чернотой ночноюлечу, иду ли — не понять,лишь в памяти передо мноюозерная пустеет гладь.

Женева, 20 сентября 1962 г.

394. Последнее свидание («Мы куда-то шли и говорили…»)

В.В.

Мы куда-то шли и говорилив городе, в котором мы росли;звезды те же самые светили,что когда-то начали светить,но не помнится, куда мы шли.Было времени ужасно мало —разве можно все обговорить?

Где толпа крутилась и мешала,я на площади большой отстала,не смогла тебя остановить.

Я тебя по улицам искала,вдоль решетки длинного канала,облако зловещее вставало,как огромный гриб, с конца земли.

Я звала тебя и догоняла,в переулке темном и пустом,только эхо гулко отвечалои само с собой перекликалось,а потомдаже эхо где-то потерялосьза мостом.

Женева, 1962 г.

395. «Так всем и говорю: „Не спорьте”…»

В.В.

Так всем и говорю: «Не спорьте».Я знаю, в тот короткий часна лондонском аэропортемы виделись в последний раз.

Текла, серея, Темза где-то,вздымались древние мосты.Через Ламанш твоя корветтатебя спустила с высоты.

Друг друга долго мы искалив многоязычной толкотне…Крылатая махина сталиприцеливалась к вышине.

Конечно, и тебя встречалане раз в чужих портах, — но тутхотелось вспомнить все сначала,всю жизнь, в те несколько минут.

Мы обнялись. И слов не надо,и слез не вытереть с лица…Вокруг взметнувшейся громадыпустеет небо без конца.

Женева, 1962 г.

396. Моим друзьям («В жизни надо быть очень твердой…»)

В жизни надо быть очень твердой,упрямой, такой, как вол,иначе кто-нибудь мордойтреснет тебя об стол.

Надо также быть очень храброй,не нужно бояться пугал,иначе выметут швабройс мусором в дальний угол.

Но если ты не такая,а просто — какая есть,то тем, кто тебя приласкает,совсем особая честь!

13 февраля 1963 г.

397. For Dr. Boldrey («Скажите, доктор, вы не устали?..»)[190]

Скажите, доктор, вы не устали?Вы режете десять часов подряд!Как видно, нервы у некоторых из стали.Не устают. Не едят иногда. Не спят.

Ваше призванье — нейрохирургия.В пальцах ваших — чуткость и сила.Пусть устают иногда другие. Другие.Вас, очевидно, судьба наделиласилой, совсем ни на что непохожей,какой-то совсем особой способностью.Волшебная палочка, ваш хирургический ножик,вы знаете мозг до мельчайших подробностей.

Режьте. Вырезывайте анжиомы,расправляйте запутанные артерии.Но те, что ближе с Вами знакомы,знают, из какой Вы выкроены материи.Знают, что каждая смерть и Вам несет расплату,хоть Вы непричастны к неудаче,что сердце Ваше, под синим халатом напрасно прячась,тоже кровавые слезы теряет и плачет.

21 февраля 1963 г.