Милый, единственный, инопланетный (СИ) - Монакова Юлия

Из колонок, выставленных кем-то прямо в открытое окно, пела про школьную пору Татьяна Овсиенко. Лиза почувствовала, как в глазах защипало от внезапно подкативших сентиментальных слёз… И в тот же миг она ощутила резкую тянущую боль внизу живота, заставившую её охнуть и согнуться буквально пополам.

Илья Олегович Тошин появился на свет двадцать пятого мая в результате кесарева сечения. Рост его на тот момент составлял сорок шесть сантиметров, а вес — два с половиной килограмма.

Сразу после рождения малыш начал стремительно терять в весе. Врачи объясняли это тем, что сходят отёки. В результате при выписке Илья едва-едва весил два кило.

Лиза смотрела на своего ребёнка и безостановочно плакала: такой он был маленький, худенький и слабенький, такой беззащитный. Никакой пресловутой материнской любви она к нему пока что не испытывала, но панически боялась, что ему — такому крошечному и беспомощному — могут навредить, сломать что-нибудь ненароком.

В больнице Лиза с сыном провели десять дней и выписались с кучей диагнозов у новорождённого: гипоксически-ишемическое поражение центральной нервной системы, перинатальная энцефалопатия, гипотрофия второй степени, гипертонус. Врачи предрекали долгое лечение, необходимость приёма лекарств и прохождения курса уколов, а также мягко, но недвусмысленно намекали на возможность ДЦП…

Младенец был невероятно зажат: даже для того, чтобы поменять ему распашонку или подгузник, приходилось прилагать немало усилий. Лиза буквально выбивалась из сил, пытаясь разогнуть скрюченные ручки и ножки, накрепко прижатые к животику, и не сделать при этом больно малышу.

Соседка по палате, опытная многодетная мать, дружески посоветовала ей наплевать на рекомендации врачей и сосредоточиться после выписки на трёх китах: массаже, плавании и закаливании.

— Могу дать телефон толковой массажистки, — сказала она Лизе, — первые сеансы оплатите, а потом научишься как правильно и сама будешь его разминать. Держи окна в квартире распахнутыми и ежедневно купай ребёнка в прохладной водичке… Всё наладится потихоньку, вот увидишь.

Сколько раз затем Лиза поминала добром эту милую женщину, которая — единственная из всех! — не запугивала юную мамочку, и так пребывающую в шоке от свалившихся на неё новых обязанностей, а, наоборот, старалась подбодрить.

— Господи, тебе самой ещё в куклы играть, — украдкой вздыхала иногда соседка, с состраданием глядя на девушку.

Лизе ужасно хотелось домой: подальше от опостылевших больничных стен, казённых застиранных сорочек, тошнотворных запахов тушёной капусты и подгорелой пшённой каши из столовой, от непрерывного младенческого плача. Она и сама постоянно плакала от жалости к себе и страха за ребёнка… плакала и считала дни до выписки.

Встречать её явились оба семейства полным составом — и Тошины, и Лизюковы. Олег даже преподнёс супруге цветы, неловко клюнув её в щёку поздравительным поцелуем. На собственного ребёнка, которого ему тут же вручили, откинув краешек конверта с красного личика, молодой отец взглянул с неприкрытым ужасом. Свекровь и тёща пустили умильную слезу, правда, тут же умудрились слегка поссориться на предмет того, как лучше и правильнее ухаживать за младенцем.

После выписки Лизу с малышом сразу же отвезли в бабушкину квартиру. Всё там было для неё чужим после ремонта, незнакомым и будто бы враждебным. Родители хотели сделать ей сюрприз, а на деле Лиза страшно растерялась: она совершенно не чувствовала себя здесь хозяйкой, не ощущала квартиру своей. Озираясь по сторонам, она не до конца осознавала, что теперь это её новое жилище. Детская кроватка, коляска, стопка новеньких детских одёжек и пелёнок на столике, бутылочки, соски, погремушки…

Вторая комната служила спальней. Лиза взглянула на широкую, аккуратно застеленную кровать и вдруг поняла, что ей придётся спать там с Олегом.

И в тот же миг ей стало страшно от осознания того, что они все натворили…

49

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Мы заходим в подъезд и поднимаемся в квартиру. Илья открывает дверь, делает шаг в прихожую, прикрепляет ключ к магнитной планке на стене и… словно забывает о моём присутствии. Будто внезапно обессилев, он присаживается прямо на пол, прислонившись затылком к стене, закрывает глаза и постукивает по полу сжатым кулаком — не агрессивно, скорее ритмично. Я неловко мнусь рядом, помня о том, что сейчас его лучше не беспокоить и дать прийти в себя, потом осторожно осматриваюсь и, определив местоположение ванной комнаты, тихонько устремляюсь туда.

Здесь царит идеальный, практически стерильный порядок. Чувствую себя, словно нахожусь в операционной. Клеёнчатая шторка над ванной отодвинута в сторону складочка к складочке. В корзине для белья все вещи лежат аккуратной стопкой и рассортированы по цветам. Вообще, всё здесь выдержано в сине-белых тонах. Зубная щётка синего цвета в стакане, синяя мыльница, преобладание синих флаконов и тюбиков. Все они стоят в строго определённом порядке, как солдаты на плацу. Полотенце белоснежное настолько, что до него страшно дотронуться.

Аккуратно, стараясь не заляпать лишними брызгами сияющую белизной раковину, мою руки, выхожу из ванной и возвращаюсь в прихожую.

Илья всё ещё сидит на полу, но, заслышав шаги, открывает глаза и пытается сосредоточиться на моём присутствии.

— Ты как? — осторожно спрашиваю я. — Уверен, что я могу остаться? Может, не стоит тебе мешать?

— Останься, — отвечает Илья, голос его звучит вполне нормально. — Уже поздно, пора спать. Надеюсь, ты не храпишь?

Я уже хочу захихикать, принимая последнюю реплику за шутку, но осекаюсь, потому что он предельно, убийственно серьёзен, даже заинтересован в моём честном ответе.

— Н-нет, — отвечаю с запинкой. — Вроде бы не храплю.

Чёрт, да откуда же мне знать?! Карик никогда на это не жаловался, а дома у меня отдельная комната.

— Это хорошо, — всё так же без тени улыбки кивает он, — потому что я не люблю спать с берушами.

— Можешь дать мне какую-нибудь одежду для сна? — поколебавшись, спрашиваю я, когда понимаю, что сам предложить это Илья не додумается. — Мне не во что переодеться. Не буду же я спать в платье… — красноречиво киваю на свой “театральный” наряд.

— Но у меня нет женских вещей, — растерянно отзывается он. Я улыбаюсь.

— Не нужно женские. Может, у тебя найдётся обычная футболка… или пижама? Всего на одну только ночь, — добавляю я и не удерживаюсь от иронии:

— Если хочешь, могу потом постирать.

— Не надо, у меня есть стиральная машина, — отзывается он спокойно, не уловив юмора. — Сейчас принесу футболку.

— А запасной зубной щётки у тебя нет, случайно?

— Есть несколько нераспечатанных упаковок. Синяя, фиолетовая, белая и зелёная.

Я снова не удерживаюсь от подколки.

— А красной нет? Какая печаль… Я привыкла чистить зубы только красной зубной щёткой.

— Нет, — не удивившись такому заявлению, он отрицательно мотает головой и уверенно повторяет:

— Только синяя, фиолетовая, белая и зелёная. Если хочешь, в следующий раз можешь принести свою любимую щётку с собой.

Ничего себе, милое предложеньице! Я даже не знаю, будет ли он в принципе — этот следующий раз. Зависит от того, чем закончится раз нынешний…

Чтобы скрыть смущение, поспешно прибавляю:

— А ещё мне нужно полотенце, чтобы я могла принять душ! — если наглеть, то уж по полной программе. — Я ведь могу помыться?

— Обязательно, — кивает он. — Необходимо принимать душ минимум дважды в день.

С его разрешения иду в ванную первой. Переодеваюсь в выданную Ильёй футболку, пряча глаза, проскальзываю мимо него в спальню и смущённо ныряю под одеяло. Затем лежу и с явным испугом прислушиваюсь к шелесту душа, который занял Илья. “Ничего не будет”, — уговариваю себя я. Абсолютно ничего не будет. Илья не такой. Он не станет ко мне приставать… Вопрос в другом — я испытываю от этой мысли облегчение или сожаление?