Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле - Мария Федоровна Мейендорф

Вся местность кругом была очень живописной и радовала теми мягкими, веселыми пейзажами, которые часто встречаются в Ковенской губернии. Весной у тети в саду, чуть ли не на балконе, заливались по ночам соловьи, певшие не хуже знаменитых курских. Это было в нескольких верстах от уездного города Шавли. Город Шавли принадлежал когда-то предкам графа Николая Зубова, (Граф Николай Николаевич Зубов (1832—1898)) мужа тети Алины (Александры).[60]

В то время, которое я описываю, дяде Зубову принадлежал только дом и громадный парк. Дом, за его красоту и величественный размер, можно было бы называть дворцом или замком. Парк с одной стороны примыкал к саду и дому, с другой к городу, и горожане имели право им пользоваться. Муж тети Алины Зубовой происходил не от известного в истории Платона Зубова, а от одного из его братьев.

Бедная тетя Даша уже давно страдала открытым раком на груди. Как раз в это время в науке стало известно действие новооткрытого металла радия, и старший брат тети, дядя Алексей Олсуфьев, сейчас же купил за 1000 рублей и подарил ей применявшийся в медицине кусочек радия, заключенный в смолистый, полупрозрачный сплав. Эту смолистую бляху размером в двугривенный (серебряная монета стоимостью в 20 к.) надо было прикладывать к краям раны, перекладывая через очень короткие промежутки времени с одного места на другое, что тетя и делала. Это средство избавило ее от болей и от запаха, который всегда сопровождает эту страшную болезнь.

Кроме рака, у тети была болезнь сердца. И вот в этом году сердце ее стало сильно сдавать. Доктора предупредили дядю о грозившей опасности, и он сейчас же известил об этом ее брата Алексея и ее трех сестер, Ольгу Васильчикову, Александру Зубову и мою мать, и пригласил их приехать к ней. Остальных двух братьев этой дружной семьи, Адама и Александра, уже не было в живых.

Жила в это время у тети и наша Лиляша (Елизавета Васильевна Зенкова), под присмотром которой мы все, девять человек детей, проводили когда-то наши детские годы. Часто приезжавшая к нам тетя Даша очень подружилась с Лиляшей и даже перешла с ней на «ты». Приблизительно за год до своей смерти тетя попросила моих родителей отпустить ее к ней, что они и сделали. Для болезненной и стареющей Елизаветы Васильевны спокойная жизнь в деревне подходила больше, чем суета и вечные переезды в нашей семье.

Скончалась тетя буквально на моих руках: ей было трудно дышать, и она просила, чтобы ее поддерживали в сидячем положении: я была достаточно сильна, чтобы исполнять это ее желание. Накануне ее смерти у нее был сильный сердечный припадок. Все мы думали, что это конец. Случайно мимо усадьбы проезжал православный священник, обслуживавший эту округу. Его позвали к ней. Увидев ее состояние, он стал читать отходную (молитвы на исход души, которые читаются над умирающими). Припадок успокоился. Больная совсем окрепла. По ее просьбе священник исповедал ее и причастил. Он остался с нами ужинать. Тетя была настолько бодра, что в своем подвижном кресле была подвезена к столу и принимала участие в общем разговоре.

На следующее утро припадок возобновился и был на этот раз смертельным. Незадолго до ее смерти была снята очень удачная фотография: всех четырех сестер-старушек, младшей из которых, моей матери, было 68 лет. По словам моей сестры Эльветы, эта группа сохранилась в семье Николая Милорадовича, моего двоюродного племянника, внука тети Ольги Васильчиковой.

В этом месте моих воспоминаний необходимо сказать несколько слов о моем брате Юрии. Он уже был женат и служил, как я упоминала, в Петербурге, в Удельном Ведомстве.[61]

Фото 54. Юрий Федорович Мейендорф вольноопределяющимся (1873—1919)

В правительстве заговорили о своевременности введения земства в юго западном крае. Юрию очень хотелось стать земским деятелем. Для этого ему необходимо было иметь земельную собственность. Тогда родители занялись проектом раздела своего состояния между детьми. В это время кроме Томашовки, Ольшанской Слободки (купленной одновременно с Томашовкой) и Ягубца у них было еще одно имение в Подольской губернии Комаровцы. Приобрели они его по следующему случаю. Умер лечивший нашу семью доктор Строганов, с семьей которого мы были знакомы. Вдова его жаловалась моей матери, что она совсем не знает, что ей делать с оставшимся после его смерти имением.

Родителям моим пришла в голову мысль обменять его на наш дом в Одессе. Теперь, когда зимой мы стали жить в Петербурге, он уже не был нам нужен. Вдова доктора, жительница Одессы, очень обрадовалась их предложению, и сделка состоялась. В основе раздела родители мои положили принцип, что сестры и братья должны получить равные части. Решено было, оценив каждое из трех имений передать их сыновьям, обязавши их выплатить сестрам соответствующий капитал деньгами. Я помогала матери в этих расчетах и потому помню, что оставшимся в живых сестрам приходилось по 75 тысяч.

Дети покойной Алины (2 мальчика) должны были унаследовать участок земли около Одессы, одесские приморские дачи, дача на Каменном Острове и Бабушкин Хутор должны были, после смерти родителей, быть разделены нам по нашему усмотрению. Ягубец должен был достаться Вале, Комаровцы Льву, а Томашовка Юрию. Когда Юрий получил Томашовку по дарственной, он выставил свою кандидатуру в председатели Земской Управы Уманского уезда и был избран таковым.

Этого рода деятельность его очень привлекала. Оказалось она ему действительно не только по вкусу, но и по характеру. Он унаследовал от матери способность постоянно что-то затевать и приводить эти затеи в исполнение. Под его руководством Уманский уезд покрылся дорогами, ремонтированными мостами и плотинами, школами, открытыми в каждом селе и деревне, земскими больницами во многих селах и местечках, и, наконец, телефонным сообщением, соединившим все захолустья. Годовой бюджет он строил не по общепринятому методу: сначала сосчитать имеющиеся на руках деньги, а потом строить необходимое. Он поступал наоборот: сначала оценивал необходимые улучшения, а потом изыскивал на них средства. Прослужив два трехлетия, он чуть ли не догнал в своем уезде передовые, старые земства.

Человек он был очень мягкого, спокойного характера. Его служащие не только любили и ценили его, но и самоотверженно работали под его руководством.

Оторвала его временно от этого дела война 1914-го года, на которую он был мобилизован. В эти годы войны его заменял его помощник Елисеев. Последний даже хотел сам стать председателем и повел сильную агитацию против Юрия. Говорят, собрал к себе выборщиков крестьян и вкусно угостил их, но мужички пирожки-то его съели, а выбрали все же «барона».

26. Смерть отца

Это случилось 3-го октября 1911 года по старому стилю. Лето мы проводили на Бабушкином Хуторе. Брат Юрий просил отца поехать с ним осмотреть какое-то продающееся имение и дать ему совет относительно покупки. Как потом говорили, эта дальняя поездка в экипаже по тряской дороге утомила сердце отца. Но вернулся он с виду совсем бодрым, энергичным, как всегда. На Бабушкином Хуторе были тогда все три сына со своими женами и детьми. Была там и я с мальчиками Сомовыми, а также и сестра Катруся. Настала осень. Первыми уехали дети Сомовы со мной. Надо было спешить к началу учебного года. Как я уже писала, я состояла в то время преподавательницей в двух женских гимназиях, а также ассистировала профессорам математики на одесских, только что открытых, Высших женских курсах; я вела со слушательницами так называемые практические занятия, то есть проделывала с ними задачи по курсу. Эта работа очень занимала меня.

Через некоторое время по приезде в Одессу я получила письмо от своих, что папа не то простудился, не то заразился гриппом; у него был маленький подъем температуры, и он слег. Вскоре приехал в Одессу и брат Лев и поместился с семьей на нашей приморской даче. Он привез хорошие вести: «Папа значительно лучше, хотя он еще в постели, но вчера вечером