Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле - Мария Федоровна Мейендорф

Похоронили ее около церкви села Томашовки. Впоследствии, несмотря на революцию, которая снесла и помещичий дом, и сад, и хозяйственные постройки, могила Наленьки оставалась долгое время в хорошем виде благодаря крестьянам, трогательно ухаживавшим за ней.

Моя мать уговорила Юрия взять отпуск и поехать со всей семьей в Кисловодск, куда и сама вернулась и пробыла там до весны с ними. На лето Юрий с семьей уехал в Томашовку, а мама поселилась со мной и Сомовыми на нашей приморской даче.

Под впечатлением того испуга за жизнь матери, который я пережила в январе, я решила не покидать ее и, оставив и службу и зятя с его мальчиками, переехала с ней на зиму в Петербург. И не напрасно: осенью она там серьезно переболела воспалением легких. Мальчики Сомовы уже вышли из младенческого возраста: младшему было двенадцать с половиной лет, старшему пятнадцать. Я провела с ними более восьми лет. Грустно было мне оторваться от них, тем более что отец уже был болен прогрессивным параличом. Но с ними оставалась наша верная Еленочка (мальчики звали ее Дутя); благодаря ее письмам, я имела частые и подробные известия о них. В Одессе жили две сестры их отца: старшая, Екатерина Сергеевна Иловайская[64], бездетная вдова профессора Одесского университета, и незамужняя Надежда Сергеевна, имевшая на своем попечении троих детей своей больной сестры Маши, графини Стенбок-Фермор, находившейся в Германии, в психиатрической больнице, и считавшейся неизлечимой.

Соболезнования на смерть Наленьки в местной прессе

Фото 57. Наталья Николаевна Мейендорф, урожд. Долгорукова

28. Смерть Коли Сомова

Отец мальчиков, Коля Сомов, уже не служил. Два года подряд ездил он с сестрой Катей по разным курортам за границу. Конечно, ничто не помогало. Он скоро и сам, бедный, понял, что протянет не долго. Он стал с интересом заниматься своим имением «Ставрово», вблизи Одессы, бывшим до этого времени в аренде. Сестра Катя ему в этом помогала. Он взял управляющего, расширил дом, вырыл артезианский колодец, вокруг дома насадил сад. Младший сын его Сергушка увлекся посадкой фруктовых деревьев, ездил в соседнее с ними имение князя Гагарина («Окна»), привозил оттуда черенки для прививки различных пород яблок и вообще стал правой рукой отца. В то же время он трогательно ухаживал за ним. Видавшие его с отцом и с теткой на курортах высказывали ей свое удивление: одиннадцатилетний мальчик не отходил от отца, ожидая минуты, когда он мог быть ему полезен. Отец переходил от одного кресла к другому или уходил к себе, опираясь с одной стороны на палку, а с другой на плечо сына.

В середине лета 1913 года у больного Коли (они были в это время в «Ставрове») вдруг поднялась температура: оказалось, что из-за потери чувствительности тканей он не заметил появившегося у него ниже спины карбункула. Следствием этого явилось заражение крови. Катя Иловайская, жившая с ним, выписала сестру Надю и меня, и мы трое сменяли друг друга, дежуря день и ночь у его постели. Физический уход за ним был возложен на сельского фельдшера. Посещали его доктора, приезжавшие из Одессы. Вскоре заражение крови бросилось на мозг. Он потерял сознание, лишь изредка приходя в себя. В одну из светлых минут он попросил привести к нему детей и простился с ними. Иногда с ним делались припадки форменного безумия: судороги лица и дикие протяжные крики. Эти судороги становились все чаще и чаще, а крики были так сильны, что слышны были во всем доме. Я уговорила сестер отправить детей в Одессу, чтобы избавить их от тяжелого впечатления видеть отца в сумасшедшем бреду.

Фото 58. Письмо тете Мане от дочери Юрия Маруси

Это было за два дня до его смерти. Детей своих он больше уже не звал. Только раз, в те часы, когда я пошла отдыхать, дежурившая у него его сестра Надя пришла меня разбудить, говоря, что он настойчиво меня требует к себе. Я сейчас же подумала, что он хочет поговорить со мной о детях. Когда я вошла, он сразу узнал меня. «Маня, – сказал он мне, – я хотел тебе сказать… я хотел тебе сказать… поздно! язык испортился… раз, два, три, четыре…» – говорил он отрывисто, в сильном волнении (он досчитал уже до пятнадцати). Тогда я сказала: «Коля, не беспокойся о детях, я возьму детей». Он сразу успокоился. На следующий день он, не приходя больше в сознание, скончался.

Верно ли я поняла и его волнение, и его молчание? Мне казалось вполне естественным с его стороны поручить детей мне, которая так долго помогала ему в их воспитании. Не так, однако, поняли эту сцену сестры. Они стали ревниво охранять и свое право на племянников. На семейном совете, после долгих разговоров, решено было найти достаточно большую квартиру, в которой поместились бы и их тетя Надя со своими опекаемыми, и я с моей матерью, и оба мальчика с неизменной Еленой. Квартира нашлась. Надя взялась вести общее хозяйство. Юридическими опекунами были назначены бабушка (то есть моя мать) и тетя Катя Иловайская. Последняя приняла на себя управление их имением. Моя мать в это совсем не входила. Она, как и раньше, продолжала иметь моральный авторитет на всех окружающих, в том числе и на своих осиротевших внуков. (Я всегда жалел, что нас не дали нашей Бабушке, с которой мы жили бы в Петербурге на Васильевском Острове. Потерявши родную мать 4-х лет, я всю свою детскую любовь перенес на Бабушку, но, к сожалению, видел ее только летом, в имении или на даче. Комментарий Н. Н. Сомова).

Квартира нашлась на Пироговской улице, дом №1, при выезде из города, с садиком, по дороге к дачной местности, называемой Малым Фонтаном. Таким образом, мальчики не были брошены, а, наоборот, стали центром нашей общей жизни. Похоронен был их отец рядом со своей женой Алиной на монастырском кладбище около Среднего Фонтана, о котором я уже говорила в главе двадцать шестой.

Смерть Коли Сомова особенно сильно отразилась на его старшем сыне, пятнадцатилетнем Котике. Он весь ушел в себя. Начались осенние занятия в школе. И что же? Котик приносил домой сплошные двойки (неудовлетворительные отметки) по всем предметам. По-видимому, он в классе смотрел в одну точку и на все вопросы преподавателей отвечал упорным молчанием. Попробовали пригласить репетитора; двойки не прекращались.

Фото 59. Николай Сергеевич Сомов (муж Алины) (1866—1913)

Тогда бабушка настояла на том, чтобы его взяли на год из гимназии и вообще переменили обстановку. Так и сделали. Катя Иловайская с ним с одной стороны, а мать со мной и с сестрой Анной с другой поехали в Кисловодск и там провели зиму. Прогулки по горам и верховая езда укрепили его здоровье, укрепили и нервы. Без утомления брал Котик частные уроки у приходящих к нему преподавателей. Между прочим, Анна предложила ему читать с ней французские книги и этим положила начало его хорошему знанию французского языка.

В следующем учебном году он стал вполне благополучно продолжать гимназический курс. Окончив классическую гимназию, он успел еще до революции поступить в университет.

Младший, Сергушка, не ездил с нами в Кисловодск. Он оставался у тети Нади и ходил в реальное училище, 6 классов которого тоже успел кончить к началу революции.

29. События в нашей семье во время Первой мировой войны

Наступил 1914 год. К войне с Японией (1904 г.) население готовилось исподволь. Желавшие поступать в ряды защитников родины проходили подготовительные офицерские курсы; во всех городах открывались ускоренные курсы для сестер милосердия.

Не то было в 1914 году. Приказы о спешной мобилизации чуть ли не совпали с моментом, когда немцы внезапно перешли границу.

Лето это мы проводили на Бабушкином Хуторе. Мать поручила мне, тогда уже более чем взрослой