Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот тебе кость в подарок, – не без злорадства сказал заслуженный юрист, раскрывая пакет. Когда была снята последняя упаковка, костяра предстала во всей красе. Видимо, неслышные для человеческого носа запахи тоже от нее исходили, потому что Крону мгновенно расхотелось доминировать, а захотелось погрызть такую невероятную добычу.
Он предварительно взглянул в сторону главного домашнего авторитета. Наталья глазами дала добро, и зверюга вцепился в кость. А чтоб ненаигравшийся Мишка не мешал, Крон уволок добычу в кабинет профессора.
Теоретически это полностью запрещалось. Однако сейчас, когда гости прибыли, но еще не расселись за стол, на нарушение правил махнули рукой. Без этой черной туши, ни секунды не стоявшей на одном месте, в гостиной сразу стало просторнее.
За вкусной едой, разумеется, начались интеллектуальные беседы.
Типичная либеральная тусовка вела типично либеральные разговоры. Ефим Аркадьевич непривычно молчал, потому что еды было много, и вся вкусная. А вот когда вступил, то все ахнули.
Этот гигант свободной мысли, имевший неприятности от КГБ еще при советской власти, теперь демонстрировал полное неприятие традиционно либеральных идей.
Понятно, что, как и вся внешняя деятельность профессора, это было своего рода фрондой, то есть опять же пресловутым либерализмом. В кружке либералов он вел себя как прожженный политический циник. А в кружке «скрепников» (он ведь во всякие кружки вхож) смущал народ либеральными речевками.
И хоть говорил профессор непривычные в данном кругу вещи, но говорил обдуманно, и его слушали. Хотя с разной степенью возмущения.
А говорил Береславский, как можно было догадаться, именно о крахе либерально-гуманистической идеи.
Он рассказывал об очередной поездке с Натальей в Испанию на машине. Они уже несколько лет летом туда ездили, прикупив домик по цене половины московской «однушки».
– Я уже привык, что на юге Франции больше африканцев и арабов, чем французов, – провокационно начал профессор. – Но в этом году мы решили посмотреть архитектуру стиля модерн в Сент-Этьене. Остановились в гостинице в самом центре, и там тоже оказалось не так уж много французов.
– Ефим Аркадьевич, а почему вас волнует национальность окружающих людей? – сразу вскипела беззаветная демократка и либералка Шеметова.
– Вообще не волнует, – опроверг ее слова профессор. – Ни в малой степени. К тому же, в данном конкретном эпизоде это были милейшие люди. Помогли в отеле. Сориентировали на улице. Растолковали меню. Никаких претензий. Ну, может, кроме одной, и то не к этим конкретным гражданам: я как турист приехал во Францию посмотреть Францию. С французами, соответственно. И с французскими обычаями. Равно как я ездил в Ливан, посмотреть на жизнь ливанцев. В Иорданию – иорданцев. А в Египет – египтян. Здесь же мы столкнулись с приятными и вкусными, но совершенно арабскими особенностями жизни. Улавливаете разницу?
– Разницу-то улавливаю, – недовольно сказала Ольга. – Однако лозунг «Франция – для французов» мне не близок.
– Национализм не близок мне ни в каких проявлениях, – спокойно отмел упреки Ефим Аркадьевич. – Я давно и надежно привит от него и знаниями, и генами. Но мое первое образование не позволяет мне быть благодушным. – Все знали, что первое образование Береславского было математическим. – Миграция населения необходима, должна быть свежая кровь в прямом и переносном смысле. Однако пришельцы ни в коем случае не должны вытеснять местных с помощью получаемых ими преференций. Иначе – война.
– А что, из Франции уже вытеснили французов? – язвительно спросила не желавшая никаких уступок в принципиальном вопросе Шеметова.
– Процесс пошел, – невесело сказал профессор. – Знаете, в чем главная проблема либералов? – спросил он.
– И в чем же? – Это вмешался Петр Иванович. Бывшего прапорщика всерьез волновали затронутые вопросы. Он чувствовал себя сыном славянского народа, со всеми его традициями, и не хотел бы тех изменений, которые произошли в Западной Европе.
– Они высказывают красивые мысли и никогда не анализируют математически их последствия.
– Например, – рвалась в бой Ольга.
– Пожалуйста. Имеется красивая мысль, что не должно быть бедных и все должны иметь одинаковый уровень потребления.
– Чем она вас не устраивает? – это уже Антон, самый молодой адвокат конторы.
– Меня всем устраивает, – улыбнулся Береславский. – Вот только математика протестует.
– Почему? – Антон, видно, никогда не задумывался о проблеме в затронутом контексте.
– Потому что хорошо живет один-два миллиарда человек. Плохо – в разы больше. Экология планеты уже сейчас на пределе. А что такое уровень потребления? Это одновременно и уровень экологического загрязнения. Один автомобиль – одна порция двуокиси азота. Десять автомобилей – десять порций. Вывод предельно прост. Все миллиарды населения никогда не смогут жить, как «золотой» миллиард. И даже не потому, что кто-то против. А потому, что экология захлебнется. И все. Общий каюк.
– Ну почему же. Есть выход, – это все та же Шеметова. – «Золотой миллиард» просто немного поделится с остальным миром.
– Нереально, – с какой-то печалью отрезал Ефим Аркадьевич. – Как минимум по двум причинам. Никто, кроме вас, Олечка, и таких же единичных энтузиастов, не захочет делиться. Это раз. А примкнувшие к «золотому» миллиарду и ставшие жить лучше граждане не остановят своего размножения. Это два. Доказательства – в той же Франции. Приезжает человек из Африки, с колоссальным риском, на утлой лодчонке. К его счастью, выживает. Получает паек-пособие от добрых европейцев. Денег у него становится в сто раз больше, чем на нищей родине. Что он делает дальше?
– Размножается, – сказал Петр Иванович.
– Грубовато, но точно, – подтвердил профессор. – Имея достаток, огромный по меркам его страны, выписывает свою жену. Рожает детей. Получает на них пособие. Становится еще более богатым по меркам, подчеркиваю, бывшей Родины. А стало быть, берет себе еще пару жен. Так у них, на бывшей Родине, принято при финансовой возможности. Хотели мультикультурность – получите мультикультурность.
– Но не все ж эмигранты – трутни! – возмутилась Шеметова. Такой провокации она даже от нестандартного профессора не ожидала.
– Конечно, не все, – легко согласился тот. – Давайте теперь рассмотрим вариант трудящегося эмигранта. Приехал – получил пособие. Начал вкалывать. Денег стало еще больше, просто тьма по сравнению с прежней страной. Рожай себе да рожай. Он так и делает. Но ведь он богач только по сравнению с прежней страной. Его дети, достигнув юношеского возраста, вдруг видят себя в самом нищем сословии Европы. Про старую жизнь в Африке они, разумеется, помнить не могут. Что происходит дальше?
– Бунты и поджоги, – вздохнул самый старый адвокат конторы Гескин.
– И, к сожалению, другого варианта нет, – печально подытожил профессор.
– Короче, старик Мальтус прав, причем навечно, – съязвила Ольга.
– А кто-то смог его опровергнуть? – живо заинтересовался Береславский. – Я бы был счастлив. Не люблю непреодолимые пределы.
– Все так и есть, – вдруг сказал Петр Иванович Бойко. – У нас в соседнем подъезде живет старуха-кошатница. Сам, каюсь, нашел котенка зимой, отнес к ней. Сердце же болит – маленький, на морозе. Домой нельзя, у Мишки аллергия. И денег ей дал. Раньше у нее было четыре кошки. Когда котенка принес, уже штук двадцать бегало. А сейчас все соседи стонут: вонь, крики, драки.
– Жестковатый пример, но точный, – согласился профессор. – Так вот, если политические бла-бла-лидеры произносят милейшие, полные гуманизма фразы, это вовсе не значит, что они могут претворить их в жизнь. К сожалению, в большинстве случаев не могут. Но фразы-то произнесены. Идеалы начертаны. Отступать нельзя. Процессы пошли. Остановят их лишь следующие поколения. Причем кровью. И пострадают, как всегда, конечно, не самые виноватые.
– Ух, как мрачно, – поежилась Неонила, жена Петра Ивановича.
– Да не так уж и мрачно, – повеселел профессор. – Просто это часть жизни. Природа всегда подправляла неудачные теоретические постулаты людей. Не в первый раз и не в последний.
– Ладно, – Шеметова непременно хотела оставить за собой последнее слово. – Вот вы плывете на своей яхте.
– У меня нет яхты, – грустно сказал Ефим Аркадьевич.
– Предположим, есть, – отмахнулась адвокат. – Подплываете к своей любимой Испании. И видите тонущую лодчонку с пятью мигрантами. Спасете или поплывете дальше?
– Спасу, куда ж деваться, – печально вздохнул профессор. – Нельзя не спасать, если считаешь себя человеком. Так что сброшу веревку, вытащу на борт, накормлю и обогрею.
