Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шеметова особой красоты в качельках и деревянной лодочке не увидела, однако согласно кивнула, потому что сам факт бесплатной вечерней работы ради чужих деток был красивым.
– А не страшно так близко к лесу жить? – спросила адвокат, имея в виду совсем другое: лес действительно наступал, как будто собираясь поглотить весь поселок.
– Нет, не страшно, – успокоил тот. – Периметр-то сохранился. Что-то отваливается – сразу подвариваем. Крупный зверь не зайдет. Ну а белки, конечно, тут как тут. – Он показал на ближайшее деревце. Там на ветке уселись сразу две светло-коричневых белки! Одна побольше, вторая поменьше.
– Деток вырастили, к зиме готовят, – объяснил их спутник. Доведя до дома Геннадия Ивановича, он пошел обратно, на работу.
Шеметова не стала объяснять ему цель приезда. Сказала, по личным делам Гундорова. Может, он, как и продавщица из «неонки», не захочет огласки.
Поднялись на четвертый этаж.
Лестница тоже оказалась неожиданно аккуратной, выбоины в бетонных ступеньках были залиты цементной смесью, стенки свежепокрашены веселенькой оранжевой краской.
Позвонили в дверь.
Ту, не спрашивая, кто там, немедленно открыли.
А вот и Геннадий Иванович! Крепкий подтянутый человек лет сорока пяти – пятидесяти. Сердце Шеметовой радостно забилось.
– Господи, как же мы вам рады! – не выдержав напряжения минуты, сказала она.
– Заходите, – озадаченно ответил хозяин, поздоровавшись с гостями, а Ишмурзину крепко пожав руку. Завгара в этом краю, похоже, знали все.
На шум вышла жена, тоже моложавая, может быть, даже немного моложе мужа. Руки в муке или тесте.
– Заходите, заходите! – обрадовалась она. – Пироги через полчаса будут!
Шеметова испытала редкое удовольствие, оказавшись в доме этих людей. Типично русская семья с типично русским поведением: починить детскую площадку не для своих детей, подновить общую лестничную клетку, угостить пирогами совершенно незнакомых людей. Это и есть истинное содержание настоящего русского характера, а вовсе не только построение империи от восхода до заката. Просто империя выстраивается сама собой, если соседи чувствуют дружелюбие и лояльность основателей ее ядра.
Сели за стол, Геннадий Иванович лично принес самовар и разжег его. Конечно, можно было обойтись электрочайником. Но разве сравнить вкус чая, сваренного на сосновых шишках, и вкус разогретой электричеством Н2О!
Елизавета Тихоновна тоже присела за стол, машинально продолжая прислушиваться к звукам и ароматам, доносящимся из кухни.
Кроме самовара, гостям были предложены невероятно вкусные оладушки с малиновым вареньем. Для сбора ягод, наверное, и в горы не надо было ездить: плантации начинались в десяти метрах от подъезда.
Сразу к делу приступать было нельзя, несмотря на то, что очень хотелось.
– Здорово здесь у вас, – сказала Ольга, имея в виду окружающую, а точнее наступающую, природу.
– Да, нам с Лизой тоже очень нравится, – подтвердил хозяин. – Нас ведь, когда ракеты порезали, в Европу звали (имелась в виду Центральная Россия, здесь многие так говорили: у нас и в Европе). Не поехали только вот из-за этого, – показал он рукой на окно, в котором до горизонта виднелись зеленые дали.
– А здесь перспективы какие? – спросила Шеметова. – Если, конечно, не военная тайна.
– Умрет поселок, думаю, – спокойно ответил тот. – Разве что опять с Америкой в контры войдем. Но лучше уж пусть поселок умрет, – пацифистски закончил хозяин. – Мы с Лизонькой не уедем. Где-нибудь рядом поселимся, здесь земли много.
Шеметова посмотрела по местам, где обычно можно увидеть семейные фотографии. Их не было.
– Нет у нас деток, – спокойно сказала Елизавета Тихоновна, как будто почувствовав ход мыслей Ольги. – Бог не дал. Пытаемся чужим помогать, пока можем.
Ольга вдруг почувствовала, что в этой семье не стоит хитрить и выведывать.
– Ладно, – сказала она. – Пусть все будет открыто. Я – адвокат Рината Гильдеева. Его сейчас судят за то, что он сбил четырех женщин. Но я знаю точно – он не сбивал четырех женщин. Думаю, он вообще никого не сбивал.
– Это так, – спокойно сказал хозяин. На него тревожно смотрела жена. И тем не менее явственно ощущалось, как присутствовавшее до того момента напряжение стекало куда-то в землю, словно электрический ток в контуре заземления.
– Я сразу поняла, зачем вы пришли, – вздохнула Елизавета Тихоновна. – Ох, как не хотелось в это влезать.
– А как не влезешь, мать? – с укором спросил ее Геннадий Иванович. Шеметова ощутила себя причиной их предстоящих проблем. Чувство неприятное, однако у нее не было выбора. Да и у них, судя по характеру этих достойных людей, другого выбора тоже не было.
– Мы ж думали сами прийти, – сказала хозяйка. – А тут попали на собрание, там начальник ГИБДД распинался. Накажем, посадим, чуть не на куски изрубим. Кого он изрубит? Своего водителя? И страшно, конечно, стало во все в это влезать. Я даже на суд ходила, Гену не пустила. Боялась, он не выдержит. Когда вы с мужчиной появились…
– С Багровым, – подсказала Ольга.
– Да, с Багровым, у нас надежда забрезжила. Но страх остался, конечно. Решили, как бог даст.
– Что – бог даст? – не поняла Шеметова.
– Валюша Федотова, продавщица…
– Из «неонки»? – наконец сообразила адвокат, уже поняв, что сейчас услышит.
– Точно. Она у нас в военторге работала, пока не закрыли. Вот Валя говорила, что вы интересовались. И друзья говорили про объявления. Мы ж с некоторыми-то поделились, тяжело такое одним в душе носить. Короче, уверены были, что вы нас найдете. Валюше разрешили дать наши номера.
– Так что вы видели? Своими глазами видели? – затаив дыхание, спросила Шеметова.
– Мы возвращались из города, – начала Елизавета Тихоновна. Хозяин дома молчал, но лицом как бы подтверждал сказанное женой.
– Так поздно? – уточнила адвокат.
– Да, был концерт в детском доме. Мы с мужем устраивали. Инструменты покупали, преподавателей искали. И вот теперь итоговый, за год. Все хотели выступить, даже те, кто только что начал. Ну как им откажешь? Закончилось все поздно.
– В 23:12, – кратко уточнил прапорщик Гундоров.
– Не знаю, я на часы не смотрела, – улыбнулась его жена. – У меня слезы лились от счастья.
– Закончился концерт – и?.. – вернула рассказчицу в события страшной ночи Ольга. Ишмурзин слушал молча. Вадик, также не проронивший ни слова, почему-то безотрывно держал руку в кармане пиджака.
– Мы пошли пешком. Хотелось прогуляться, слишком много эмоций. Это не так далеко. Два квартала от того перекрестка, – объяснила Елизавета.
– Мы наш «москвич» у Валентины оставили, – встрял в рассказ Геннадий Иванович.
– Ну да, – улыбнулась жена. – Он какие-то колпаки чудесные на колеса поставил. Боялся, что умыкнут.
– А еще воруют с машин? – удивилась Шеметова. – У нас давно перестали. Разве что наркоманы магнитолу выдерут.
– Ну здесь тоже не академики рыскают, – объяснил прапорщик. – Просто хотелось пройтись. Погода чудесная по нашим меркам была. А идти тут минут двадцать спокойным ходом. Ничего тащить не надо было, мы все заранее в детдом отвезли.
– Итак, вы пошли от детдома по главной улице, от центра, в сторону плотины, – подвела Ольга рассказчицу к месту, где была взята пауза.
– Так точно. – Теперь нить рассказа перехватил прапорщик. – Скоро мы подошли к перекрестку у завода.
– Народу не было никого, наш городок рано засыпает и рано встает. Только женщины собирались переходить дорогу. Они обычно ее там наискосок переходят, по диагонали. Это нарушение, конечно. Но на дороге не было ни одной машины.
– А ЗИЛ-дворняга, пока вы дошли до перекрестка, навстречу не попадался? – затаив дыхание, спросила Шеметова.
– Поклясться не смогу, но думаю, я его видел, – сказал, после короткой паузы, прапорщик. – Быстро проехал. Я его сразу не опознал, сейчас ЗИЛов сто пятьдесят седьмых, кроме музея, нигде и не встретишь.
– Из моего гаража, – вставил первую фразу за все время беседы Ишмурзин.
– Госномера не было? – уточнила Ольга.
– Разве увидишь? – усмехнулся тот. – Лизок, ты номер видела?
– Нет, – сказала жена. – Только разозлилась. Ночь-переночь, а этот на такой большой машине по городу гоняет.
– Я ему вслед посмотрел, он в переулок свернул, направо. Пьянь, а перед тем как повернуть, затормозил. Я огоньки видел красные.
– А что было дальше? – спросил Вадик. Глаза юного сыщика горели, а рука
