Сын Одина - Сим Симович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты красиво танцуешь, — сказала она, и в ее голосе звучало удивление собственным словам.
— Ты тоже, — ответил Виктор, и впервые за месяцы его губы изогнулись в подобии улыбки.
Музыка становилась более страстной, более живой. Элементали, питаясь эмоциональной энергией, которую излучали танцующие, играли с все большим воодушевлением. Их ледяные лица светились изнутри, как будто в них зажглась искра жизни.
Танец ускорялся. Виктор поднимал Кристину, и она кружилась в воздухе, ее платье из снежинок развевалось как крылья. Когда он опускал ее, она оказывалась ближе к нему, чем раньше. Их лица почти касались друг друга.
— Кристина, — произнес он ее имя, и оно звучало по-новому. Не как обращение, а как заклинание.
— Виктор, — ответила она, и в ее голосе было что-то, чего не было раньше. Тепло. Не физическое — ее тело оставалось холодным как лед — но эмоциональное.
Они остановились, но не отпустили друг друга. Музыка продолжала играть, но теперь она звучала как фон для чего-то более важного — для момента, когда два мертвых сердца попытались вспомнить, что значит биться в унисон.
— Поднимемся наверх, — предложила Кристина тихо. — Я хочу показать тебе северное сияние.
Путь к обсерватории лежал по витой ледяной лестнице, которая поднималась через самое сердце дворца к его высшей точке. С каждым пролетом воздух становился более разреженным, а магия сильнее. Стены лестницы были прозрачными, и через них было видно, как они поднимаются сквозь толщу ледяного дворца.
— Сегодня особенная ночь, — сказала Кристина, ведя Виктора вверх. — Северное сияние будет необычайно ярким. Я чувствую это в своей крови, в самой сути своего существа.
— Ты часто наблюдаешь за сиянием?
— Каждую ночь, когда оно появляется. Это единственная красота, которую я еще могу оценить. Когда я только стала тем, что есть сейчас, северное сияние было единственным, что напоминало мне о том, что в мире еще есть чудеса.
Виктор шел за ней, наблюдая, как ее фигура движется впереди. В ее походке была грация, которая завораживала — не человеческая грация, а что-то более совершенное, как движение воды или ветра.
— А что ты видела в сиянии? — спросил он.
— Души тех, кто умер с честью. Так говорили скальды в моем детстве. Свет воинов, которые пируют в чертогах Одина. Танец богов, радующихся храбрости смертных.
Упоминание Одина заставило Виктора нахмуриться. Всеотец был его создателем и его проклятием. Но сейчас, поднимаясь по ледяной лестнице рядом с Кристиной, он не хотел думать о своем божественном господине.
— А ты? — спросила Кристина, оглядываясь на него. — Что ты видел в северном сиянии, когда был человеком?
— Красоту. Просто красоту. Когда я был ребенком, отец говорил, что это танец богов. Что они радуются, видя, как смертные не сдаются перед лицом зимы.
— Возможно, они радуются нашей попытке стать снова живыми, — тихо сказала Кристина.
Они достигли обсерватории — круглой комнаты с прозрачными стенами и куполообразным потолком. Здесь не было мебели, только ледяная платформа в центре, с которой можно было наблюдать за небом. Весь мир лежал под ними — бескрайние льды, торосы, далекие горы на горизонте.
Но главным было небо. Оно пылало зелеными и синими огнями, северное сияние танцевало над ледяными просторами с необычайной яркостью. Полосы света перетекали друг в друга, создавая фантастические узоры, которые менялись каждую секунду.
— Невероятно, — прошептал Виктор.
— Да, — согласилась Кристина. — И это единственное, что не изменилось за все годы моего существования. Северное сияние все так же прекрасно, как и в ту ночь, когда я впервые увидела его из окна своей детской комнаты.
Они легли на ледяную платформу, глядя на северное сияние. Холод льда не беспокоил их — их тела давно перестали нуждаться в тепле. Они лежали рядом, но не касались друг друга, каждый погруженный в созерцание небесного танца.
— Знаешь, что я думаю, глядя на это? — сказала Кристина после долгого молчания.
— Что?
— Что мы не единственные, кто потерял человечность. Посмотри на этот свет — он прекрасен, но холоден. Он светит, но не греет. Он движется, но не живет. Мы все здесь — северное сияние, лед, ты и я — мы все прекрасные мертвецы.
Виктор повернулся на бок, чтобы посмотреть на нее. В свете северного сияния Кристина выглядела еще более неземной — ее кожа отражала зеленые и синие огни, волосы казались сотканными из самого света.
— Но ты все еще красивая, — сказал он, и слова эти удивили его самого. Он не планировал их произносить.
— Красота без жизни — это украшение для могилы, — ответила она, но в ее голосе не было горечи. Только констатация факта.
— Возможно. Но иногда украшения становятся искусством.
Кристина повернулась к нему, и их лица оказались совсем близко. В свете северного сияния ее глаза казались живыми, полными отражений небесных огней.
— Ты считаешь нас искусством?
— Я считаю нас попыткой. Попыткой стать чем-то большим, чем смертные. Может быть, мы не получили того, чего хотели, но мы получили что-то другое.
— Что именно?
— Время. Бесконечное время, чтобы понять, что мы потеряли. И, возможно, найти способ это вернуть.
Над ними северное сияние разгоралось особенно ярко, и весь купол обсерватории наполнился зеленым светом. В этом свете они видели друг друга такими, какие они есть — не людьми, не монстрами, а чем-то промежуточным, чем-то ищущим свое место в мире.
Кристина протянула руку и коснулась лица Виктора. Ее прикосновение было холодным, но в нем была нежность — эмоция, которую она считала утраченной навсегда.
— Когда ты касаешься меня, я почти помню, что значит чувствовать, — шепнула она.
— А когда ты смотришь на меня, я почти помню, что значит быть живым, — ответил он.
Они приближались друг к другу медленно, осторожно, как два осколка льда, которые могут либо слиться воедино, либо разбиться от столкновения. Их поцелуй был первым настоящим физическим проявлением близости между двумя существами, которые думали, что навсегда потеряли способность к интимности.
Губы Кристины были холодны как снег, но в них была мягкость, которой не было в остальном ее ледяном царстве. Виктор целовал ее осторожно, словно боясь, что она растает или разобьется. Но она отвечала на поцелуй с неожиданной страстью — не
