Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Версия этого странного происшествия, предложенная Анджелой, которая вообще-то не стеснялась лгать в своих показаниях, тем не менее поддержана свидетельством приходского священника. Но здесь – невзирая на то, что следовало бы остановиться на некоторых подробностях, например на появлении третьей дочери, не живущей в Риме, и деятельности Понти в качестве поставщика натурщиков, – важнее сосредоточиться на том, что непосредственно касается Кипренского.
В частности, по поводу происшествий с Мариуччей Анджела не высказала никаких претензий в адрес художника – как мы полагаем, не потому, что ее чувства изменились. Опровержение факта продажи дочери (что, впрочем, не было предъявлено ей в качестве обвинения) и настоятельное подчеркивание отеческой любви Кипренского к Мариучче, конечно же, не преследовали цели представить художника в выгодном свете. Скорее это было продиктовано желанием спутать карты, подорвав как таковую саму идею коммерческой сделки, товаром в которой послужила девочка, и таким образом избегнуть санкций, предусмотренных в случае прегрешения против добрых нравов. Как уже было отмечено, то, что Кипренский заботился об образовании Мариуччи, доказывается мемуарами Гальберга, который засвидетельствовал, что Кипренский поручил образование Мариуччи одному аббату; кроме того, Анджела подтверждает, что именно Консальви распорядился поместить девочку в приют.
Возможно, читая в последнем донесении вице-герента что «дело это счастливо закончено», Консальви, что называется, вытаращил глаза, поскольку возвращение ребенка к такой матери вот уж никак нельзя было назвать счастливым исходом. В любом случае очевидно, что распоряжение о помещении девочки в приют, ограничивая отношения между матерью и дочерью, все же не прекращало их совершенно300. И хотя Анджела называет местом содержания Мариуччи монастырь Сан-Пьетро ин Монторио, – в котором не было монастырской школы для женщин, но была коллегия францисканцев-реформаторов – это, скорее всего, простая ошибка: монастырь Сан-Пьетро ин Монторио расположен на склоне Яникула, совсем недалеко от приюта делле Периколанти. Следовательно, не приходится думать ни о какой попытке, как утверждает Гальберг, обмана со стороны представителей власти: если бы это было так, они скорее обошли бы молчанием название заведения или упомянули другое, расположенное в другом конце Рима.
Упоминание о приходском священнике Сан-Лоренцо ин Дамазо заставило нас проверить подушные списки прихода, и действительно, в 1821 году в них записаны по адресу Виколо ди Сора № 46 «Понти Филиппо из Губбио, сын почившего Франческо, военный, 40 лет; Анджела Паллоне из Аркуати, дочь почившего Франческо, вдова почившего Джузеппе Фалькуччи, жена его, 35 лет; Мария Фалькуччи из Аркуаты, 7 лет; Тереза, сестра ее, живущая вне Рима, 10 лет»301. Регистрационная запись появилась в разделе дополнений к спискам 1820 года, куда все эти имена были занесены, очевидно, в период времени между летом 1820 и концом 1821-го.
Отметим, что ни в судебном деле, ни в подушных списках ни разу не упомянута старшая дочь Анджелы – Антония, единственное свидетельство существования которой относится к 1820 году. Однако о Терезе нам еще представится случай поговорить более подробно.
В сентябре 1821 года Кипренский, как кажется, был уже совсем готов покинуть Италию. И снова одно из писем английского художника Джозефа Северна к сестре от 15 сентября 1821‐го дает нам полезные сведения на этот счет: Северн сообщает, что ему было предложено «занять комнаты русского живописца (поскольку он скоро уезжает)»302. Теперь нам хорошо известно, что нежеланный отъезд был отсрочен в ожидании того момента, когда окончательно решилась бы судьба Мариуччи, но в любом случае 15 декабря С. Ф. Щедрин, живший тогда в Риме, тоже писал, что отъезд Кипренского – это вопрос немногих дней303.
Считается, что художник отправился в путь в феврале 1822-го, но в своем первом письме к С. И. Гальбергу из Флоренции он писал: «Здесь славный бал давал в новом своем доме Principe Borghese, дом хорошо освещен был в модном вкусе; но я не танцовал» (I: 146). Здесь художник имел в виду бал-маскарад, данный князем Камилло Боргезе 31 января 1822 года по случаю окончания ремонта его палаццо на Виа Гибеллина, а отсюда следует, что Кипренский уехал из Рима, несомненно, до конца месяца. Вот как описан этот праздник в периодике того времени:
В прошедший четверг вечером был в этом дворце бал, в коем приняли участие более 800 персон обоего пола. Были между ними знатные особы как местные, так и иноземные, кои ныне находятся в столице, и невозможно дать истинное понятие о вкусе и роскоши, с коими убраны были все покои, и особливо зала бальная304.
В этом же тоне в письме от 2 февраля 1822 года отзывается о бале английский судья Томас Уокер:
Были здесь лучшие люди, как уроженцы местные, так и иноземцы, а также дамы из Сиены и Болоньи. <…> Дворец был освещен великолепно, музыка была превосходна, а общество – самое избранное305.
Следующий хронологический ориентир нам дает старый попутчик Кипренского Жан Франсуа Андре Дюваль. В 1821 году он женился на Нинетте Тёпфер, дочери женевского художника Адама Тёпфера, который в марте 1817‐го способствовал избранию Кипренского почетным членом Товарищества художников Женевы (I: 123, II: 228–229). В конце 1821 года супружеская пара отправилась в свадебное путешествие в Италию, и один фрагмент письма Нинетты к брату Родольфу Тёпферу от 9 января 1822‐го заслуживает нашего особого внимания:
Мой муж познакомился с некоторыми молодыми русскими художниками, живущими в Риме. Один из них, Г. Тон, несколько раз приходил отдать нам визит: это искусный архитектор, он прекрасный рисовальщик, и он был столь любезен, что по просьбе моего мужа срисовал для меня несколько памятников древности306.
Итак, из русских художников по имени упомянут только архитектор К. А. Тон, который в сентябре 1822 года был избран почетным профессором флорентийской Академии изящных искусств. Но в заключительной части цитированного выше письма Кипренского к Гальбергу из Флоренции читаем:
Скажите Г-ну Дювалю, что я весьма сожалею и не понимаю, как это случилось, что последние дни, как я был в Риме и он приехал, и мы не виделись (I: 146; курсив наш. – П. Б., А. Р.).
Следовательно, мы располагаем достаточными основаниями для утверждения, что Кипренский покинул Рим до конца января, и возможно, это произошло даже до
