Хрупкое заклинание - Эллисон Сафт

В центре стоял человек, в котором она узнала отца Кита и Джека короля Альберта III. Рядом с ним – ныне покойная королева с темно-каштановыми волосами и волчьими янтарными глазами, которые Нив так хорошо знала. Несмотря на мягкую загадочную улыбку, она выглядела ужасно несчастной. Между родителями сидел мальчик не старше десяти лет, держа на руках новорожденного. По холсту, словно старый шрам, проходила едва заметная трещина, видимая под блестящими масляными красками. Она наклонилась поближе, но едва не упала, когда по коридору раздались шаги.

Нив вздохнула. Если кто-нибудь обнаружит, что она подглядывает… Она подглядывала? Неважно. Она не могла рисковать. Но спрятаться здесь было негде – разве что за занавесками, шелестящими на ветру, проникающем сквозь открытое окно. Она нырнула за них и плотно задернула. Стук каблуков замедлился, звук затих в пустой комнате.

– Хм, – сказал Синклер, – похоже, у ваших занавесок выросли ноги с тех пор, как я был здесь в последний раз.

– Ты прячешься? – недоверчиво спросил Кит.

Нив посмотрела вниз. Занавески доходили до щиколоток, как подол модного платья. Она отодвинула их:

– Нет, конечно нет! Я просто… любовалась пейзажем.

В глазах Кита появился уже знакомый ей безумный дразнящий блеск.

– Увидела что-нибудь интересное?

Она повернулась к окну, из которого открывался вид на стену, густо покрытую плющом, и клочок неба за ним. Плющ прилип к стеклу, заслоняя собой все, кроме самых упрямых полосок света.

– Да, действительно! Что привело вас сюда?

Прежде чем Кит успел выпалить что-то еще, Синклер вмешался:

– Скоро подадут ужин. Кит решил, что мы должны убедиться, что вы благополучно добрались до столовой, поскольку эти залы имеют свойство перестраиваться. – Он ухмыльнулся. – Очень мило с его стороны. И странно, если учесть, что он никогда не старался быть полезным специально.

Кит развернулся к нему:

– И что это значит?

– О, ничего. – Его лукавый взгляд скользнул к Нив. – Совсем ничего.

– Тогда прекрати болтать хоть раз в жизни.

Синклер кивнул, но выглядел слишком довольным собой.

Однако Нив не могла вынести молчания. Ухватившись за первую пришедшую на ум тему, она жестом указала на портрет:

– Поразительное сходство.

Кит нахмурился:

– Между мной и стариком?

Она не думала, согласие – правильный способ ответить на столь вопиющее неуважение к королю Авалэнда, но Нив кивнула:

– За исключением глаз, вы с братом похожи на своего отца.

Синклер вздрогнул. Воздух стал тяжелым, как перед первым ударом молнии. У Нив создалось впечатление, что она сказала что-то не то.

– Да, некоторые так говорят. – По ровному тону Кита стало ясно, что он думает об их оценке. Принц скрестил руки на груди. – Он был злобным сукиным сыном.

Синклер рассмеялся, явно испытывая облегчение:

– Это еще мягко сказано.

– Мне очень жаль! – Нив посмотрела на лицо Кита, но то ничего не выражало. – Я не хотела вызывать болезненные воспоминания.

– Все в порядке, – пренебрежительно сказал он, – он уже ушел.

– Ушел?

– Во всем, кроме тела, – уточнил принц. – Изгнан в один из своих замков, чтобы влачить свое жалкое существование. Я подумывал о том, чтобы навестить его. Слышал, его удается удерживать довольно смирным.

– Представляю, как это странно, – проговорила Нив. – Похоже, он был грозным человеком.

– Можно и так сказать. – Кит не отрывал взгляд от картины. Его голос звучал спокойно, но плечи напряглись. – У него всегда была тяжелая рука в том, что касалось дисциплины. Он превыше всего ценил долг, честь и репутацию. Не терпел никаких признаков слабости.

Он выделил так «тяжелая рука», что Нив не могла ни с чем перепутать значение этих слов. Получать розги за непослушание или нахальство было далеко не редкостью, но Нив никогда не досаждала маме или бабушке, если могла помочь. Однако Кит и его упрямство…

«Знаете ли вы, мисс О’Коннор, что Кит был очень чувствительным ребенком?» – сказал ей Синклер.

Она совершенно не могла в это поверить. Но теперь ей стало ясно, почему он изменился.

– Даже после того, как заболел? – тихо спросила девушка.

– Особенно тогда. Иногда боль приковывала его к постели, и это были хорошие дни. Но к тому времени как мне исполнилось десять, хороших дней стало меньше, чем плохих. Он испытывал необычайное счастье, пока что-то доставляло ему удовольствие, а когда был недоволен, говорил часами, изрыгая всякую мерзкую чушь. Джек принимал на себя все тяготы ради меня, хотя никогда в этом не признался бы. – Кит выглядел задумчивым. – Это изменило его в худшую сторону. Но, полагаю, когда каждый день имеешь дело с таким чудовищем, ты не можешь ничего поделать с тем, кем становишься, чтобы выжить.

Услышав такое откровенное выражение чувств, Нив почувствовала себя не в своей тарелке. Ее грудь сжалась от ужасного осознания. Бабушка и мама никогда не просили ее о преданности, и все же она отдала им ее, не задумываясь. А что еще она могла сделать? Годами она наблюдала за тем, как они ограничивают себя в еде, даже когда на их огороде вырастал хороший урожай. Она научилась быть полезной, приспосабливаться к их мрачным настроениям в период сбора урожая. Она терпела каждый укол иголки и каждое резкое слово критики, пока бабушка учила ее совершенствовать семейное ремесло – магию, которую авлийцы почти искоренили. Иногда ей казалось, что она нанизала все раны своей семьи на нитку и повесила их себе на шею.

Но она не могла жаловаться и сравнивать себя с Китом. К тому же вес был уже вполне комфортным. Если не она, то кто?

– Мне кажется, – сказал Синклер, – что мы с Китом нагрузили вас своими проблемами. И все же вы остаетесь загадкой.

Нив вздрогнула:

– Я? О, уверяю вас, моя жизнь ужасно скучна. Половину ее я потратила на шитье.

По правде говоря, ей и в голову не приходило, что она мало чем с ними делится. Насколько это возможно, она избегала погружения в размышления о себе. Это всегда заводило ее в опасные места, как то, на краю которого она оказалась всего несколько секунд назад, и она так долго мчалась вперед, что уже не могла остановиться. Нив упадет так сильно, что уже никогда не сможет подняться. Она не могла позволить себе сосредоточиться на таких вещах, как жалость к себе и неблагодарность, и сама мысль о том, чтобы обременять кого-то из них своими глупыми заботами, заставляла ее сдержаться. Кит чуть не сгорел, увидев ее слезы в ночь открывающего бала, и она не хотела снова причинять ему боль. Ей больше нравилось слушать других, делать то, что в ее силах, чтобы облегчить их бремя. В этом