Легальный нелегал - Наиль Булгари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В классе мгновенно воцарилась мёртвая тишина. У горожанина, привыкшего к постоянному шуму транспорта, нарочно включаемой соседом дрели, ночных криков ограбленных прохожих, от такой тишины в живот закрадывается холод, глаза начинают беспокойно бегать, сердце готово выскочить из груди. Какое действо разворачивалось в классе, оставил без внимания. Заложив руки в карманы пиджака, насвистывая что придёт в голову, прошёл по коридору и в конце его нос к носу столкнулся с секьюрити, вооруженной шваброй.
— Сынок, что за звуки были, не знаешь отчего?
— Проверяют в действии новые педагогические технологии, — подмигнув, ответил бабушке.
По пути к детсаду раздумывал о нелёгкой судьбе мужиков, имевших счастьем жену с дипломом математика: «Женщина-математик, да к тому же преподающая эту науку в школе, как моя Майка, — особый вид, выражающий отношения не между классами, а рассматривающий отношения математических структур. Если мужчина независимо от выбранной профессии и в силу своей природной слабости характера подвержен дурному влиянию окружающей среды, в которой преобладают друзья-пьяницы, друзья-бабники и тому подобный негатив, может оступиться и с лёгкостью предаться пороку, то женщина-математичка идеальной жизнью считает всё то, что подчинено символической логике. У них своё понимание законов развития общества и своя теория познания реального мира. У них в авторитете ходит не законный муж и не отец родной, а господин Лейбниц с немецким именем Готфрид. Его портрет красуется над классной доской, прячется под матрацем семейного ложа, занимает почётное место в бумажнике. Его имя молодые, только закончившие институт девушки произносят молитвенными голосами; замужние женщины, укладываясь спать, тайком изымают портрет Готфрида из-под матраса, отворачиваются от храпевшего мужа, обкладывают немца поцелуями, тяжко вздыхают и, грустно улыбнувшись, вновь прячут идола в потайное место. Математичек боятся бандиты и бесстрашные милиционеры, директора школ и ученики, рядовые и генералы с адмиралами; с ними не хотят связываться базарные вороватые торгаши, и, что самое поразительное, с ними считаются депутаты Государственной Думы, Верховной Рады и Народного Хурала».
В Ташкенте старые жители говорят: «Все дороги ведут к горе Олой», — и это справедливо. Гора Олой — граница между старым и новым городом, а на самой горе расположился самый старый из базаров — Алайский. Побродив меж прилавков, вдыхая аромат ранней первой зелени, прицениваясь и ничего не покупая, дошёл до цветочных рядов. В цветах я разбирался слабо и, теряясь от их изобилия и зазываний продавцов, купил огромный, насыщенный яркими красками букет. Стыдливо опустив глаза, не глядя на встречных прохожих, вышел к месту свидания. Слившись с огромным деревом, осмотрел местность — ничего подозрительного. Записывающее устройство решил использовать только на интересе, а лирику в виде признаний в любви, звуки поцелуев и нежный в таких случаях лепет оставить без внимания.
Время «Ч»! На горизонте со стороны гостиницы «Узбекистан» появилась сошедшая с небес сама Венера. Пирамидой Хеопса, никак не ниже, причёска, огромные чёрные очки, накрашенные и слегка искривленные в презрении губы, отвергающие претензии дремучих седобородых старцев к короткому платью с глубоким декольте, делали её похожей на актрису Болливуда. Чёрные лаковые туфельки и такого же цвета ридикюль на тонком ремешке отражали косые лучи солнца. Агрессивный аромат духов «Клима» шёл впереди Малики, будоража и убивая наповал в радиусе десяти метров мужиков и вылетевших на вечернюю охоту комаров, а женщины, поджав губы, слепли под переливами, исходившими от небольших бриллиантов-звёздочек, искусно вмонтированных в мочки ушей девушки.
Покачивающейся, будто лодка на волне, походкой Малика подплыла ко мне. Под скрежет зубов и злобный стон подрастающих националистов принародно поцеловал щёчку принцессы. Вручив ей цветы, взял под руку и повёл прочь.
— Вы уничтожающе прекрасны, Малика! Вы кинжал в моем сердце!
И чтобы завоевать ещё большее доверие слабого женского сердца, пустил в ход проверенное прошлыми обольщениями оружие персидских поэтов:
Творец её лица не видел недостатков,
В румянце нежных щёк явил он мастерство.
Все семь красот её достигли совершенства –
Знать, бог её во славу сотворил!
Слушая отравленные коварством признания, девушка замедлила ход. Окончательно её добил двустишием:
О, Малика, соперница Луны,
Предмет моей единственной любви!
Спрятав лицо в букете роз, потерявшая бдительность Малика прошептала «Ах!» и попросила рассказать о городе, в котором я умудрился появиться на свет.
— Расскажите мне, Мустафа, о Стамбуле…
Срочно послал команду в хранилище памяти, выискать в её недрах интересующую девушку информацию, а пока сигнал наводил справки, проговорил:
— Но Вы же там бывали!
— Бывала, но как туристка, а мне интересно это услышать от коренного жителя.
Уловив боковым зрением, как на нас, высунув лысые, лохматые и прикрытые тюбетейками головы, смотрят водители остановившихся на светофоре машин, решился на дерзость. Ступив на «зебру», довёл девушку до середины проспекта. На двойной линии, назло пассажиркам автотранспорта, нервно кусавших губы и дёргавших своих френдов за воротник, а кого и за уши, под одобрительные клаксоны повернул Малику к себе на девяносто градусов. Положив клешню на её талию, другую на лопатки, ранясь о шипы роз, впился пиявкой в пахнувшие вишней губы принцессы.
Под одобрительное: «Молодец!» разъезжающихся водителей, отпрянул.
— Простите, госпожа.
— Вы смелый, настоящий янычар! — приняла мои извинения Малика. — Так что там Стамбул?
Будто на лекции, монотонно начал:
— Стамбул очень древний, с богатейшей историей город. Раз Вы там бывали, то видели, что город раскинулся по обе стороны Босфора. Между прочим, Турция, имеющая кроме Босфора ещё и Дарданеллы, способна запечатать русские корабли в Чёрном море.
Отклонив букет в сторону, улыбнувшись, девушка заметила:
— В институте, слушая курс истории, наш преподаватель приводил цитату Энгельса, в которой тот отводил исключительную роль России. Не помню дословно, но примерно так: «Россия несёт в Среднюю Азию и Закавказье не порабощение, а просвещение».
— Да? Не знаю, что он там насочинял, но только кто, как не Антанта в первой мировой войне, оккупировала Стамбул? Благодарение Аллаху, ниспославшему нашему народу Мустафу Кемаля! Мне имя дали в его честь, и я гордо несу его.
— Однако Турция и до этого проигрывала войны!
Возмущённо потрясая казацким чубом, воскликнул:
— Я не могу простить русской царице Екатерине наш позор при Чесме, Синопе, Очакове и Измаиле! Был у неё одноглазый циклоп — Потёмкин, а у Потёмкина в любимчиках ходил Топал — паша, так они…
— Топал — паша?
— Суворов. Они отринули от султанской короны Крым и Молдавию, пытались двинуться
