Легальный нелегал - Наиль Булгари

сводника:

— Это ты о ком, о Наташке, что ли?

— Да ты чего, чего? Я не о ней, я о Надьке.

— А — а, ну тогда ладно…

Неделю, день за днём, закупив с утра горючее и провиант, пока не проснулись собутыльники, спешил в гостеприимный дом. Покалякав, сославшись на неотложные дела, исчезал до вечера. На восьмой день, вечером, застал хозяина за посадкой саженцев роз.

— Петруха принёс откуда — то, вот и облагораживаю двор, — пояснил Василич.

— А сам он где?

— Да дрыхнет со своей козой в доме.

Выставив на столик бутылку «Арсланова», выложил шмат сала. Удивлению хозяина не было границ:

— Праздник, что ли, какой?

— Да ты что, забыл про День пограничника?

Воткнув в землю лопату, тот помыл под краном руки, вытер их тряпкой.

— Забыл. Я же в армии не погранцом лямку тянул, но их уважаю. Пойду молодых к столу кликну.

— Василич, потом позовём. У меня к тебе вопрос и просьба.

Кряхтя забравшись на топчан, тот сказал:

— Колян, да плюнь ты на свою бабу. Ты на себя посмотри — видный, высокий, очень даже симпатичный, к тому же всегда при деньгах. Хочешь, сейчас свистну, и бабы толпами сбегутся, а?

Встав во весь не богатырский рост, сводник вложил два пальца в рот, дунул. Однако вместо удалого свиста изо рта полетели брызги, и раздалось звучание, похожее на звуки гармошки с дырявыми мехами.

— Не надо мне твоих девок, давай лучше утрясём одну тему.

Раздосадованный свистун посетовал:

— Зубов не хватает.

Смахнув с матраца мелкий мусор, Василич растянулся на нём. Подперев голову ладонью, спросил:

— Знаешь, кто вот так лежит?

— Ты лежишь.

— Не только я. Ещё так римские патриции балдели, когда вино лакали. Они лягут на левый бок, на локоть упрутся и жрут. В таком положении печень, вроде как, свободно болтается, не давит на что-то. Так лежать для моей печёнки, мать её в дребедень, полезно. Наливай, что ли.

Закусив салом, современный патриций из трущоб похвалил сало:

— Такое, только получше, тесть мой готовил.

Проглотив ещё кусок сала, разрешил:

— Давай, что там у тебя за базар?

— Ответь, почему ни тебя, ни твоих корешей менты не гребут? Вы же вечно бухие у магазина дежурите.

— Хм! — Василич самодовольно ощерился жёлтыми через один зубами. — Менты не дураки, они кого любят?

— Бандитов, хулиганов, — подсказал я.

— Не, они их боятся. Они любят тех, кто пьяный, но с деньгами. У них на них нюх собачий. А мы для них проблемные. Ну возьмут меня, товарищей моих или баб наших, ну и что? В кутузку везти — брезгуют, в вытрезвитель — накладно, да и те, поговаривают, вроде закрыли.

— Вообще вас не потрошат?

— Случается, когда где кого пришьют. Обычно около магазина опрос проведут — кого видели, чего слышали, и всё.

— Участковый к тебе заглядывает?

— Говорю, мы проблемные.

Осветленную его голову посетила вдруг шальная мысль:

— А ты чё, их боишься? По-мокрому, что ли?

— Типун тебе на язык.

— Выкладывай, — потребовал хозяин, наливая чуточку в стакан из литрового «Арсланова».

— Есть у меня друзья детства. Живут в районе тракторного завода, там же на заводе вкалывают: один мастером, другой бухгалтером. С получки в загул ударились, по девичьим рукам пошли, да совсем забухали. Получку пропили, на работе проблемы возникли. Жёны их прибежали в местком, жалобу накарябали. Выговор пацанам влепили, премии лишили, но главное в другом: жёны их — две родные сестры…

— Интересно! — Василич переменил позу римлянина на позу аксакала со скрещенными ногами.

— Мало интересного. Они их, будто псов шелудивых, погнали из квартир, даже носков не дали…

— Всегда говорил, что бабы народ прижимистый. Надо же так мужиков обидеть! Носки-то бабам зачем?

На память, наверное, на вечную. Ну так вот, им негде жить. Слоняются по району своему голодные, холодные, от ментов да месткома прячутся, боятся. Вчера на заводском стадионе прямо на траве ночевали…

Возбуждённый и возмущённый женским бессердечием, Василич остановил мою сказку:

— Увидишь братьев наших, давай их сюда. Места всем хватит. Всем баб найдем.

И, повернувшись в сторону дома, погремев стаканом об стакан, прокричал:

— Петруха, Катерина, давай к столу, Колян пришёл…

[1] Город Асака, в Андижанской области (Ферганская долина)

Глава 16

Первого июня Майка собирала вещи в сумки. Летая пчелой из комнаты в комнату и обратно, жужжала на детей, радовавшихся суматошному полёту мамы. Смиренно посиживая на кухне, я незаметно потирал руки и громко, делая это про себя, задорно хохотал. Залетев на минуту на кухню, увидев мою физиономию, Майка вознегодовала:

— Не притворяйся паинькой, а то смотри у меня, бездельник.

— Сказал, работу найду, значит, найду. И нечего агрессорствовать.

Впереди два месяца разлуки, и мне хотелось немного побалагурить:

— Я в твою школу пойду работать.

— Дворником? Так штат заполнен.

Отведя глаза в сторону, нанёс удар невиданной силы:

— Физруком.

Развернувшись по-вертолётному, покрывшись краской, Майка улетела. В районе детской развернулась, сделала круг, вернулась на кухню. Возвышаясь надо мной, сидящим, разомкнула губы:

— Это тебе мальчишки наплели про…

— Про..?

— Тузикова! — выпалила Майка. — Сознавайся!

— Ага! И то, как он тебя обучает баскетбольному искусству.

Потрясая кулачками, Майка пригрозила:

— Ну… ну, я им устрою классное собрание!

Дочери, стоя в дверях своей комнаты, зная, что за их мамой волочится физрук Тузик, переглядывались друг с другом и весело попискивали.

Всю дорогу до села, сидя между девочками, супруга не могла успокоиться: называла Тузика глупым телком, неудачником и идиотом в энной степени, а меня сплетником, соглядатаем и ослом.

Через час прибыли в село. Обласкав в своих объятиях внучек и дочь, на моё «Здоровы ли?», тёща, с присущей всем тёщам любовью к зятьям, дёрнув бровью, проворчала похожее на: «А тебе что за кручина?»

Майка, жена всё же, стала на мою защиту. Сказав: «Мама, зачем же так?», предложила мне умыться с дороги, дождаться Василия Николаевича — её папеньку, и дружно всем отобедать.

Обняв и расцеловав девочек, попросил их слушаться старших. На улице, чмокнув Майку в мочку уха, открыл дверцу машины. Глядя в сторону хлопкового поля, голосом вконец обиженного и униженного бедного родственника горько произнёс:

— Ничего, не пропаду, пожру в придорожной