Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смоленск оставался справа; прошел слух, что корпус идет к Красному, чтобы отрезать дорогу французам и не выпустить их из России. Между тем колонны снова остановились: впереди исправляли мост. Да разве ж мы поспеем вперед французов, если будем застревать у каждого ручья? Шли бы главной дорогой – давно бы нагнали неприятеля!
У моста стояла корчма, рядом с ней – захваченный французский обоз: не меньше сотни карет, колясок, бричек и других экипажей; возле некоторых из них толпились солдаты и офицеры, заглядывая в открытые дверцы. В одной богатой карете сидели молодые дамы в бархатных и атласных салопах на собольем и лисьем меху. Салопы, впрочем, были помяты, запачканы и местами порваны; из-под теплых платков и шляп выбивались пряди нечесаных волос, да и сами дамы выглядели неумытыми и жалкими. Пошарив по карманам, молодой подпоручик достал оттуда солдатский сухарь и показал им, желая таким образом узнать, голодны ли они. К его удивлению, одна из француженок выхватила сухарь у него из рук и принялась жадно грызть. Остальные с вожделением смотрели на его карманы. Подпоручик сбегал к своему коню, набрал полный платок сухарей из мешка, притороченного к седлу, вернулся к каретам и всё роздал дамам, которые молитвенно складывали ладони, благодаря его за щедрость.
16
Военный комиссар Пюибюск получил приказ, доставленный с эстафетой: выслать хлеб, рис, сухари, водку и прочее к армии, которая нуждается во всём. Виконт немедленно отправил два обоза, оставшись совсем без подвод: совесть побуждала его сделать всё, что в его силах, чтобы спасти людей от голодной смерти.
В Смоленск стекались мародеры, солдаты, отставшие от своих частей, – спасались от партизан и казаков. Их тоже надо было чем-то кормить, и тут в город пришла ужасная новость о том, что магазины в Клементине захвачены! Дивизия Ожеро, которая должна была их охранять, сдалась в плен! Каждую ночь мародеры пытались вломиться на склады; караульные солдаты часто переходили на их сторону, вместо того чтобы гнать их; свои ружья они давно уже бросили.
Холод и голод вытравляли из людей всё человеческое. На биваках вытаскивали мешки из-под головы у спящих, на марше воровали чемоданы[39] у конных; бывало, что солдаты убивали лошадь под их собственным офицером, чтобы съесть ее! Армию ожидали в Смоленске уже завтра; по-хорошему, всё это отребье, потерявшее право называться солдатами, надо бы выслать из города, но они не желали уходить! Размышления Пюибюска о том, как ему быть, прервались из-за вспышки яркого света: соседний дом горел. Виконт выскочил на улицу, чтобы спасти от огня свой собственный дом.
* * *
Подъем в гору давался отцу Никифору нелегко: дыхание с хрипом вырывалось из груди, спина взмокла, сердце стучало, отдаваясь болью в ушах. У Свято-Успенского собора он остановился отдышаться. Заняли собор под хлебный магазин, как распорядился военный губернатор Жомини, или всё-таки нет? Вчера утром они с отцом Поликарпом и отцом Яковом битых два часа простояли на холодном ветру у Днепровских ворот с ризами и крестом, дожидаясь Наполеона вместе с городским начальством, чтобы просить его не трогать храм, продрогли до костей и разошлись, так и не дождавшись. От приступа кашля на лбу у отца Никифора выступила испарина. Должно быть, простыл он вчера… Липового отвару надо будет… В собор не пускают – не к добру… Говорят, что французы тайно хватают народ и посылают делать подкопы под некоторые башни – и это худо…
Перекрестившись на шатер надвратной церкви, Мурзакевич прошел в Днепровские ворота мимо часовых.
Возле Троицкого моста стоял сам Жомини, окруженный чиновниками муниципалитета, тут же был военный комиссар Пюибюск. «Hic venit Napoleon»[40], – сказал губернатор отцу Никифору, чтобы тот посторонился. По мосту ехала карета, запряженная четверней, к которой спереди и сзади были привязаны ржаные снопы; впереди нее, во главе кучки генералов в сюртуках, шел человек в сером фризовом рединготе и синей бархатной шапке с собольей оторочкой. Остановившись против отца Никифора, он вперил в лицо священника острый взгляд прозрачно-серых глаз. «Pope?» – спросил хрипловатым голосом. «Так», – ответствовал Мурзакевич. Сам не зная зачем, он вынул из-за пазухи черствую просвиру, которую нес больному мещанину Ивану Короткову, и со страхом протянул ее Наполеону; тот велел одному из генералов взять ее. Карета потащилась вниз по Благовещенской, позади нее шли гвардейские полки.
Солдаты кутались в шубы, салопы или конские попоны, их головы были обернуты шерстяными платками, женскими юбками, а ноги – тряпками и овчинами. Черные, закоптелые лица, впалые щеки, красные глаза с безумным взглядом, отросшие бороды – приняв их за мародеров, караульные сначала хотели закрыть перед ними ворота, и лишь вмешательство высших офицеров позволило впустить в город гвардию. Армия осталась за городским валом, рядом с конюшнями.
Наполеон шел пешком до самой своей квартиры, к которой пришлось подниматься в гору, по обледеневшему склону. Лошадям было не под силу втащить наверх повозки, многие падали и больше не поднимались. Люди тоже падали и оставались лежать – никто не останавливался, чтобы помочь им.
Приказ императора привел Пюибюска в отчаяние: первым делом выдать гвардии пайки на две недели, а уж затем разделить остальной провиант между армейскими корпусами. Дом военного комиссара охраняли семь караульных,
