Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как рассвело, по улицам помчались казацкие кони и затопали отряды егерей – наши в городе! Тимофевичи и Адамович пошли по своим домам, оставив капитаншу хлопотать о Кусонском, который к утру преставился.
17
Получив приглашение от мастера Шмита (то есть шарлатана Франца Леппиха) посмотреть на наполнение газом воздушного шара, которое начнется в субботу в девять часов утра и закончится к вечеру, «если погода будет не ветреная и не снежная», граф Аракчеев только пожал плечами. Неужели этот немец считает, что ему нечем заняться и он может потратить день на ерунду? Не нужно быть великим ученым, чтобы предсказать в ноябре пасмурную погоду и температуру ниже нуля, за кого этот Леппих его принимает? Разумеется, он никуда не поехал – и шар тоже не взлетел.
Через неделю Алексей Андреевич получил новое послание на немецком языке: ненастная бурная погода и чрезвычайный холод послужили во вред наполнению баллона, который совершенно затвердел и к тому же много претерпел от перевозки из Москвы в Нижний, а оттуда в Петербург. В шаре обнаружены три отверстия; через потерю времени пропадает много газа; мастер Шмит всё еще ждет приезда его сиятельства, чтобы продемонстрировать ему свое изобретение. Как только шар наполнится целиком и будет получено разрешение его императорского величества, Шмит прилетит в Санкт-Петербург и постарается опуститься на землю в саду у Таврического дворца.
Нет, это чёрт знает что такое! Если государь и после таких нелепых оправданий распорядится отпускать Леппиху средства и выполнять все его просьбы, то это будет… это будет… просто уму непостижимо!
* * *
В большом кабинете было прохладно, несмотря на два камина по углам; бюсты Афины над высокими зеркалами казались заиндевевшими, кресла и диван, покрытые белыми чехлами, – припорошенными снегом. Часы на каминных полках регулярно вызванивали нежные мелодии, а разговор императора с Михалом Клеофасом Огинским всё продолжался. От шевеления теплого воздуха над длинными язычками свечей греческие колесницы с крылатыми вестниками победы будто двигались вдоль потолка; черные фигуры побежденных мрачно брели в противоположном направлении.
– Я нахожу ваши замечания весьма справедливыми, – мягко говорил Александр. – Я думаю, как и вы, что отныне мы достигнем успехов, которые заставят неприятеля покинуть наши границы.
Он склонился над картой, расстеленной на зеленом сукне большого стола.
– Наполеон наделал ошибок, и мы этим воспользуемся. Провидение и суровость климата, доблесть моих войск, патриотизм и энергические усилия народа приведут к нашему торжеству.
Огинский в витиеватых выражениях повторил эту мысль, чтобы постепенно подвести ее к «да, но». Об успехах русского оружия и неудачах неприятеля нельзя судить лишь по статьям в «Сыне Отечества» и разговорам в петербургских гостиных; если Наполеон ушел из Москвы, это еще не значит, что нам больше нечего бояться. В его распоряжении по-прежнему находятся огромные ресурсы его Империи, он не утратил своих лучших полководцев, его бесстрашные солдаты хорошо обучены и закалены множеством славных кампаний. Нельзя же всегда рассчитывать исключительно на Провидение. Патриотизм россиян не вызывает никакого сомнения, однако Наполеон обращает в свою пользу патриотические чувства поляков. Составленная же Огинским прокламация имеет целью отвратить поляков от императора французов, лишить его их поддержки…
– Вы лучше иных знаете о моих добрых намерениях в отношении поляков. – Взгляд голубых глаз императора казался совершенно искренним. – Они сильно пострадали в этой войне. Я хотел бы заставить их позабыть о несчастьях, которые преследовали их так долго и всегда огорчали меня. Я не забыл о проекте возрождения Польши.
Огинский снова взял в руки свою Прокламацию, намереваясь зачитать оттуда несколько самых ярких отрывков, но Александр удержал его от этого.
– Не рано ли публиковать ее сейчас? – спросил он, как бы с сомнением. – Если письмо к князю Кутузову, которое всё равно что прокламация, будет опубликовано по моему приказу, через печать, и выйдет в газетах с польским переводом, никто не усомнится в ее подлинности, и моя воля будет изъявлена. Не кажется ли вам, что время сделать этот шаг еще не настало и слишком большая поспешность заставит нас проскочить мимо цели? Если я объявлю себя королем польским в то время, когда Наполеон с войсками стоит под Калугой… – Государь указал рукой на булавки с синими головками, воткнутые в карту. – Это может показаться фанфаронством, которое мне не к лицу, поляки заподозрят, что я принужден к этому обстоятельствами, потому что боюсь их и хочу пощадить их из политических видов и корысти, это несообразно моим мыслям. С другой стороны, если окажется, что поляки верны мне и предпочли бы видеть своим королем меня, а не кого-либо иного, они могут скомпрометировать себя выражением своих чувств и стать несчастными жертвами преследований Наполеона во время его отступления через Польшу. Я вовсе не переменил своих намерений и не отказался от планов восстановления Польши, но я спрашиваю вас, не находите ли вы мои возражения справедливыми.
Он выпрямился, заложив руку за борт сюртука. Разумеется, Огинский находил его возражения справедливыми – разве могло быть иначе? Да, но…
– После всего, что произошло, сближения и примирения между мною и Наполеоном быть не может. – Александр вынул руку и сделал ею решительный, рубящий жест. – Война еще не скоро закончится. Либо он, либо я должен быть повержен. Когда я увижу, что он приперт к стене и не сможет сделать зла полякам, я восстановлю Польшу.
Сколько раз Огинский уже слышал эти слова! Верить ли? Не глупость ли это?
– Я это сделаю, потому что сие согласуется с моими убеждениями, чувствами и интересами империи, – твердо произнес император. – Я знаю, что столкнусь со множеством трудностей и препятствий
