Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До свидания, старина! Очень отрадно думать, что мы сходимся по крайней мере в одном вопросе.
Письмо четырнадцатое
Оукли-Вилла, Берчспул, 15 января 1883 года
Ты пишешь мне с упреком, дорогой мой Берти, и говоришь, что то, что мы не видимся, наверняка ослабляет нашу крепкую дружбу, поскольку я не написал тебе ни строчки за эти долгие семь месяцев. Истинная причина состоит в том, что у меня не хватало духу написать тебе, пока я не смог бы сообщить что-нибудь бодрое и положительное, а этого положительного приходилось ужасно долго ждать. Сейчас могу лишь сказать, что туча, возможно, немного посветлела по краям.
По адресу на конверте ты видишь, что я по-прежнему живу в том же доме, но, между нами говоря, это стоит мне ужасных усилий, и бывают времена, когда я мог пойти ко дну, как писал старик Уайтхолл, и земля уходила из-под ног. Я плыл и барахтался, иногда живя на гроши, а иногда совсем без денег. В лучшие периоды я очень строго экономил, в худшие – почти что голодал. Я мог целый день протянуть на корке хлеба, когда в ящике стола у меня лежало десять фунтов. Но эти десять фунтов я тщательно наскребал для оплаты аренды за квартал, и мог на сутки туго затянуть пояс, но только не залезать в эти деньги. Два дня я не мог собрать мелочи на марку, чтобы отправить письмо. Я улыбался, читая в вечерней газете о тяготах наших солдат в Египте. Их несвежие припасы показались бы мне пиром. Однако какая разница, откуда ты получаешь углерод, азот и кислород, пока ты их получаешь? Гарнизон Оукли-Виллы пережил самое худшее, и о капитуляции нет и речи.
У меня не то, чтобы не было больных. Они появились, как и ожидалось. Одни, вроде маленькой старой девы, ставшей первой, так и не вернулись. Полагаю, что врач, сам открывавший дверь, не вызвал у них доверия. Другие стали моими постоянными пациентами. Но почти все они были людьми очень бедными, а когда прикинешь, сколько шиллингов и шестипенсовиков нужно, чтобы составить пятнадцать фунтов, которые я каждый квартал должен выделить на аренду жилья, налоги, газ и воду, то поймешь, что даже при некотором успешном ведении дел мне все-таки было трудновато что-то хранить в чемодане, который служит мне и кладовой. Однако, друг мой, за два квартала уплачено, и я начал третий квартал с тем же непоколебимым мужеством. Я потерял примерно шесть с половиной килограммов, но дух мой при мне.
Я довольно смутно помню, когда написал тебе последнее письмо. Думаю, это было примерно две недели спустя после моего разрыва с Каллингвортом. Трудно определить, с чего начать, когда нужно рассказать о массе событий, не связанных друг с другом и самих по себе незначительных, но казавшихся значимыми, когда они произошли, однако теперь, по прошествии времени, представляющимися мелкими. Поскольку я упомянул Каллингворта, то могу также сказать то немногое, что можно о нем сказать. Я ответил на его письмо в манере, которую я вроде бы описывал. Я едва ли ожидал снова получить от него весточку, но письмо мое явно его уязвило, и я получил от него резкий ответ, в котором говорилось, что, если я хочу, чтобы он поверил в мою порядочность (как он ее понимает), мне нужно вернуть деньги, которые я заработал во время жизни у него в Брэдфилде. На это я написал, что получил около двенадцати фунтов и что у меня до сих пор хранится его письменное заявление, гарантировавшее мне триста фунтов год, если я приеду в Брэдфилд, так что баланс составляет двести восемьдесят восемь фунтов в мою пользу. Если я не получу в ответ чека, то обращусь к своему адвокату. На том наша переписка окончательно прекратилась.
Однако случился еще один инцидент. Однажды, когда я практиковал уже два месяца, то заметил одного ничем не примечательного человека с бородой, слонявшегося по противоположной стороне улицы. Днем я также видел его из окна кабинета. Когда я на следующее утро снова его заметил, у меня возникло подозрение, превратившееся в уверенность, когда я выходил от больного в бедном районе и увидел того же субъекта, таращившегося в витрину бакалейщика. Я дошел до конца улицы, подождал за углом и вышел ему навстречу, когда он торопливо шагал по тротуару.
– Можете вернуться к доктору Каллингворту и передать ему, что дел у меня столько, сколько я пожелаю, – сказал я. – Если вы и после продолжите за мной шпионить, пеняйте на себя.
Он зашаркал ногами и покраснел, а я пошел своей дорогой и больше его не видел. Ни у кого на земле не могло быть причин интересоваться моими делами, кроме как у Каллингворта, и молчания субъекта было достаточно для подтверждения того, что я прав. Больше я о Каллингворте не слышал.
Вскоре после начала практики я получил письмо от своего дяди-артиллериста, сэра Александра Монро. В нем говорилось, что он узнал о моих делах от моей мамы и надеется вскоре услышать о моих успехах. Он, как тебе вроде бы известно, является ярым уэслианцем, как и вся моя родня по отцовской линии. Он сказал, что городской уэслианский священник – его давний друг, и от него он узнал, что в городе нет ни одного врача-уэслианца, а поскольку я сам из уэслианцев, то извлеку для себя массу пользы, если покажу священнику прилагавшееся рекомендательное письмо. Я обдумал это предложение, Берти, и мне показалось недостойным использовать в своих целях авторитет религиозной организации, коль скоро я в общем и целом их осуждаю. Искушение было велико, но я разорвал письмо.
Мне пару раз повезло в смысле несчастных случаев. Один (оказавшийся для меня чрезвычайно важным) произошел с бакалейщиком по фамилии Хейвуд, который упал у входа в свою лавку во время припадка. Я проходил мимо, направляясь к бедному заболевшему тифом рабочему. Верь слову, я увидел свой шанс, зашел внутрь, помог больному, успокоил его жену, погладил ребенка и заручился доверием всей семьи. У него
