Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот, я написал ему письмо, очень короткое, но, надеюсь, не лишенное колкости. Я заявил, что его письмо доставило мне удовольствие, поскольку сняло все разногласия между мной и мамой. Она всегда считала его подлецом, а я всегда его защищал, но теперь я вынужден признаться, что она была права с самого начала. Я сказал достаточно, чтобы показать Каллингворту, что разгадал его план, и закончил заверением, что если он считает, что сильно мне навредил, то глубоко ошибается, поскольку у меня есть все основания полагать, что он непреднамеренно заставил меня поступить так, как я сам хотел.
После этой легкой бравады мне стало лучше, и я обдумал сложившуюся ситуацию. Я был один в незнакомом городе, без связей и знакомств, с меньше чем фунтом в кармане, без всякой возможности освободиться от обязательств. Мне не к кому было обратиться за помощью, поскольку все недавние письма из дома говорили о том, что дела там плохи. Здоровье моего бедного отца ухудшалось, а вместе с ним снижался и его доход. С другой стороны, я понял, что есть обстоятельства и в мою пользу. Я молод и полон энергии, вырос не белоручкой и готов к трудностям. Я хороший врач и верю, что обзаведусь больными. Мой дом идеально подходит для этой цели, и я уже приобрел самую необходимую обстановку. Игра еще не окончена. Я вскочил на ноги, стиснул кулаки и поклялся подсвечнику, что не сдамся до тех пор, пока не стану молить о помощи из окна.
В следующие три дня звонок не прозвонил ни разу. Человек не может быть в большей степени изолирован от себе подобных. Меня веселило сидеть наверху и считать, сколько прохожих остановилось взглянуть на мою табличку. Однажды (воскресным утром) их было больше сотни за час, и я часто видел по тому, как они оглядывались, что они думают или говорят о новом враче.
Это меня подбадривало и заставляло чувствовать, что что-то происходит.
Каждый вечер с девяти до десяти я выхожу, чтобы сделать скромные покупки, уже придумав меню на следующий день. Обычно я возвращаюсь с буханкой хлеба, пакетом жареной рыбы или связкой сосисок. Затем, когда мне кажется, что в округе все стихает, я выхожу и подметаю у входа в дом метлой, а если кто-то проходит мимо, то прислоняю ее к стене и мечтательно гляжу на звезды. Потом, чуть позже, я выношу шлифовальную пасту, тряпку и кусочек замши. Уверяю тебя, если бы практика зависела от яркости таблички, я бы принимал у себя весь город.
Как ты думаешь, кто первым нарушил затянувшееся молчание? Тот негодяй, с которым я дрался под фонарным столбом. Похоже, он точильщик, и позвонил узнать, нет ли у меня для него работы. Я не мог не улыбнуться, открыв дверь и увидев, кто передо мной. Однако он вообще меня не узнал, что неудивительно.
Следующим посетителем оказалась настоящая пациентка, пусть и очень скромная и небогатая. Это была низкорослая анемичная старая дева, как я заключил, страдающая хронической ипохондрией. Она наверняка обошла всех врачей в городе и с нетерпением хотела посмотреть на новенького. Не знаю, смог ли я ей угодить. Она сказала, что вернется в среду, но глаза ее бегали, когда она это говорила. Заплатить она смогла лишь шиллинг и шесть пенсов, но деньги пришлись очень кстати. Я могу три дня на них прожить.
Думаю, я довел экономию до совершенного предела. Несомненно, некоторое время я мог бы прожить на пару пенсов в день, но теперь это с моей стороны не кратковременное усилие, а повседневный образ жизни на многие предстоящие месяцы. Чай, сахар и молоко (концентрированное) обходятся мне в пенс ежедневно. Буханка хлеба стоит два пенса три фартинга, и я съедаю ее за день. Ужин по очереди состоит из трети фунта бекона, поджаренного на газу (два пенса и полпенни), или двух сосисок (два пенса), или двух кусков жареной рыбы (два пенса), или четверти восьмипенсовой банки консервированной говядины (два пенса). Все они при соответствующем добавлении хлеба и воды составляют вполне приличный обед или ужин. От масла я пока что отказался. Поэтому у меня на питание уходит меньше шести пенсов в день, но я люблю печатное слово в пределах полпенни в день, на которые я покупаю вечернюю газету, поскольку при быстром развитии событий в Александрии я совершенно не могу обходиться без новостей. Однако я часто упрекаю себя за эти полпенни, поскольку если бы я выходил по вечерам и читал транспаранты с газетами, то мог бы и сэкономить, и иметь общее представление о том, что происходит вокруг. Конечно, полпенни в день – это пустяк, но подумай о шиллинге в месяц! Возможно, ты представляешь меня обескровленным и истощенным подобной диетой! Я худой, это верно, но я в жизни не чувствовал себя в лучшей форме. Во мне столько энергии, что я иногда выхожу из дома в десять вечера и гуляю до двух или трех ночи. Днем я выходить не решаюсь, сам понимаешь, из страха пропустить пациента. Я попросил маму не присылать мне братишку Пола, пока жизнь более-менее не наладится.
На днях меня зашел проведать старина Уайтхолл. Целью его визита было пригласить меня на ужин, который, в свою очередь, должен был отметить начало моей практики. Будь я сыном старика, он не мог бы так живо интересоваться моими делами и перспективами.
– Ей…, доктор Монро, сэр, – сказал он. – Я опросил каждого…, у кого что-то не так со здоровьем. Через неделю у вас будет масса пациентов. Вот Фрейзер, который балуется трехзвездным коньяком. Он придет. Есть еще Сондерс, который говорит только о своей хандре. Меня тошнит от этой… его хандры. Но я попросил его прийти. А вот еще Терпи с раной! В сырую погоду ее тянет, а его врач ничего не может с ней поделать, кроме как вазелином смазать. Он придет. Есть еще Карр, который допьется до смерти. Он не очень-то жалует врачей, но его тоже можно взять.
Весь следующий день он то и дело заходил ко мне и засыпал вопросами насчет ужина. Будем ли мы бульон или суп из бычьих хвостов? Не кажется ли
