Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако я еще не до конца рассказал о приходе Уайтхолла. Вернувшись, я перевернул прекрасную вазу из лавы и обнаружил внутри карточку. На ней было написано: «Вы начали дело, сэр. Судьба решит, утонете вы или выплывете, но вам не зазорно будет сражаться. Умрите и заслужите проклятие или войдите в порт под развевающимся флагом».
Разве плохо сказано? Слова подстегнули меня и отдались в голове трубным гласом. Они меня подбодрили, и близилось время, когда бодрости было браться особо неоткуда. Я переписал записку и приколол бумагу над каминной полкой. С другой стороны я прикрепил цитату из Карлейля, которая, рискну предположить, знакома тебе так же, как и мне. «Так или иначе весь наш свет, энергия и добродетель выходят из нас и поступают прямиком в Божью сокровищницу, живя там и работая во веки вечные. Мы не исчезаем, ни один атом не теряется». Вот религиозное суждение, удовлетворяющее интеллект, а потому нравственно глубокое.
Вторая цитата подводит меня ко второму визитеру. Мы крепко сцепились! Я делаю ошибку, рассказывая тебе об этом, поскольку твои симпатии будут не на моей стороне. Но, по крайней мере, все это сподвигнет тебя на несогласие и спор, что не доставит мне большего удовольствия.
Так вот, вторым визитером, которому я открыл дверь, был приходской викарий англиканской церкви. По крайней мере, я так заключил по его воротничку и крестику на часовой цепочке. Он показался мне добрым и достойным человеком, ведь на самом деле я нигде не встречал унылых викариев на чаепитии, кроме как на страницах «Панча». Своей конституцией (не скажу – умом) они могут сравниться со множеством молодых докторов и адвокатов. Как вата, сама по себе самая безобидная пушистая масса на свете, становится опасной после обмакивания в азотную кислоту, так и невиннейший из смертных вызывает страх, если пропитается сектантской верой. Если в нем есть злоба и ожесточение, они проявятся. Поэтому я был вовсе не рад этому визитеру, хотя полагаю, что принял его достаточно вежливо. Его удивленный взгляд, когда он осмотрел мою приемную, сказал мне, что он увидел не совсем то, что ожидал.
– Видите ли, наш викарий два года как уехал, – пояснил он, – и нам приходится вести дела в его отсутствие. У него слабые легкие, и Берчспул ему не по нраву. Я живу напротив и, увидев вашу табличку, решил зайти и поприветствовать вас в нашем приходе.
Я ответил, что очень обязан ему за внимание. Если бы он на этом успокоился, то мы бы мило поболтали. Но, полагаю, его чувство долга этого не допускало.
– Думаю, – произнес он, – что мы увидим вас в церкви Святого Иосифа.
Мне пришлось объяснить, что это маловероятно.
– Вы католик? – спросил он довольно недружелюбно.
Я покачал головой, но это его не обескуражило.
– Вы не сектант?! – воскликнул он, и его веселое лицо сразу помрачнело.
Я снова покачал головой.
– А, вы ленитесь и немного отходите от веры! – весело проговорил он с явным облегчением. – У занятых людей так случается. Их многое отвлекает. По крайней мере, вы, несомненно, твердо держитесь фундаментальных основ христианства?
– Я от всего сердца верю, – ответил я, – что Основоположник был самым лучшим и добрейшим человеком, о ком только говорит история нашей планеты.
Но вместо того, чтобы его успокоить, мой примирительный ответ был воспринят как вызов.
– Полагаю, – суровым тоном произнес викарий, – что ваша вера заходит дальше этого. Вы, конечно же, готовы признать, что Он был ипостасью Божией.
Я начал ощущать себя барсуком в норе, которому хочется вцепиться в черную мордочку лисы, собирающуюся вытащить его наружу.
– Вас не удивляет, что будь Он всего лишь слабым смертным вроде нас, его жизнь имела бы более глубокий смысл? Она становится образцом, к которому все мы должны стремиться. А если бы Он по природе своей отличался от нас, то все Его существование теряет смысл, поскольку мы и Он начинали бы жизнь в разных условиях. Мне кажется очевидным, что подобное предположение сводит на нет красоту и мораль Его бытия. Будь он Богом, то не мог бы грешить, и на этом вопрос закрывается. Мы не боги и можем грешить, не извлекая при этом уроков из жизни.
– Он одолел грех, – сказал мой гость, словно цитата или фраза была доводом.
– Легкое одоление, – ответил я. – Вы ведь помните того римского императора, который спускался на арену в полном вооружении и схлестывался с каким-нибудь беднягой, на ком была лишь гнувшаяся при малейшем ударе свинцовая фольга. Согласно вашей теории о жизни Господа вы заявляете, что он противостоял мирским искушениям с такими преимуществами, что они были свинцовыми игрушками, а не острыми стрелами, которыми мы их представляем. Признаюсь, что я столь же сильно сопереживаю Его слабостям, сколь и Его мудрости и добродетели. Они мне гораздо ближе, поскольку я, полагаю, человек слабый.
– Возможно, вы соизволите сказать мне, что в Его деяниях произвело на вас впечатление слабости? – холодно спросил гость.
– Ну, более человеческие черты – «слабость» тут не совсем подходящее слово. Его поношение соблюдающих субботу, Его изгнание торговцев из храма, Его нападки на фарисеев, Его необоснованное раздражение смоковницей, не дающей плодов в другое время года. Его очень человеческое отношение к домохозяйке Марфе, суетившейся, когда Он говорил, Его удовольствие от благовония, данного Ему, а не отданные за него деньги, пущенные на бедных, Его сомнения перед решающим моментом – вот что заставляет меня увидеть и полюбить в Нем человека.
– Значит, вы унитарий или, скорее всего, просто деист? – спросил священник, агрессивно покраснев.
– Можете называть меня, как вам нравится, – ответил я (боюсь, что тогда я слишком внезапно прекратил свою речь). – Я не претендую на знание того, что есть правда, поскольку она бесконечна, а я конечен, но я прекрасно знаю, что не есть правда. Неправда, что вера достигла своей высшей точки девятнадцать столетий назад и что нас все время должны отсылать к написанному и сказанному в то время. Нет, сэр, религия – это живой организм, растущий и функционирующий, способный на бесконечное расширение и развитие, как и другие интеллектуальные сферы. Есть много непреходящих древних истин, что были высказаны и запечатлены в Книге, некоторые части которой можно назвать священными. Но другие истины еще предстоит открыть, и, если нам должно их отринуть, поскольку они отсутствуют в Книге, нам нужно действовать так же мудро,
