Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле - Мария Федоровна Мейендорф

у меня не заболевала ни спина, ни мускулы рук или ног. Я всегда благодарила Бога за дарованные мне силы и всегда хвасталась ими. Подвернулся мне и урок с одной девочкойполькой.

Подходила весна. Федор получил своего поросенка; он сидел в яме и благополучно рос там. И вдруг он умудрился выбраться из ямы и побежал. Я за ним. Он дальше. Я ускоряю шаги. Он тоже. Я замедляю, надеясь, что он повернет или остановится. Но нет. Продолжает все по той же дороге дальше и дальше. Я упорно поспешаю за ним. Вспоминаю украинскую поговорку:

«Не мала (не имела) баба хлопот – купила порося, та и на свои гроши». Смеюсь над собой, но продолжаю погоню. Наконец какой-то встречный помог мне его поймать, и я на руках как ребенка принесла его домой. Пришлось взять его в нашу комнату, пока мальчики не удосужатся углубить его яму. А тут еще предвидится прибыль: корове время отелиться. Соседки наши (жены других работников) обещают помощь, осматривают корову, говорят: «Не раньше, как через неделю».

Я под вечер, как обычно, иду вычистить помещение коровы, вывожу ее, привязываю к столбу. Накрапывает дождик. Корова начинает нетерпеливо мычать. Я приписываю это ее нежеланию стоять под дождем. Оканчиваю свое дело, ввожу ее обратно. Она успокаивается, и я запираю за ней дверь. На следующее утро натыкаюсь в ее темноватом погребе на громадного теленка. Добросовестное животное, корова-мать, исполнила свое дело без всякой человеческой помощи.

Теперь надо теленка отделить от коровы, выдаивать ее и кормить этим молоком бычка. Куда поместить его? Берем и его к себе в комнату и ищем на него покупателя. А пока он то и дело растопырив ноги становится посреди комнаты, а по полу (пол в комнате имеет покатость) бежит ручей под детские кровати. Итак: с одной стороны теленок, с другой бегающий по всей комнате поросенок, а с третьей петух и курица. Нам с сестрой приходится убирать за ними весь день. Только перед самой Пасхой нашелся покупатель на теленка.

Яма для поросенка была углублена, мы вздохнули свободно. Не могу удержаться, чтобы не привести анекдот. Бедный многосемейный еврей пришел к раввину и жалуется ему, что не может никак славить Бога.

«Слушайся только меня, – ответил раввин, – и через неделю ты прославишь Бога». Он приказывает ему в его тесную единственную комнату взять сначала петуха и курицу, потом утку и гуся, ягненка и овцу. Каждый день еврей приходит к нему и говорит: «Совсем не стало легче», наконец раввин велит взять в комнату и козла. И вот на седьмой день раввин предлагает ему выпустить из комнаты все это население. «Слава Богу!» – восклицает от глубины души бедняга. Мы с сестрой буквально пережили это чувство.

Была уже Страстная неделя. Мы принялись за приведение в чистоту нашего помещения. Сестра настаивала на том, чтобы побелить стены, хотя бы до уровня человеческого роста; мы начали эту работу в пятницу утром и не отдыхая проработали всю ночь, а потом и всю субботу, то есть 36 часов без отдыха и без сна. Но добились своего: комната была приведена в праздничный вид. В пасхальную ночь сестра осталась ночевать с детьми, а я и Никита отправились к заутрене. Не пропускать же этого всепобеждающего возгласа «Христос Воскресе!» и ответа на него «Воистину Воскресе!»

Вспоминая все трудности той зимы, я могу сказать, что хотя мы с сестрой и недоедали, но голода в полном смысле слова не испытывали. Что было трудно – это резкая боль в пальцах, когда приходилось голыми руками работать на морозе: прорубивши прорубь, полоскать белье в ледяной воде или, еще хуже, брать охапку замерзшей соломы и нести ее в хлев. Холодно бывало и в доме: иногда картошка, лежащая на полу, замерзала, но у нас было чем укрыться, только раздеться и вымыться было почти невозможно. Мы жили в пыли (от золы, которую Никита просеивал тут же в комнате) и в копоти (от топки дымящих плит). Но мы жили в своем окружении и не страдали от насекомых. Не было у нас ни блох, ни клопов, ни вшей.

35. Переход Ольги через границу

Наступила весна. Курочка приносила яички. Корова снова обильно снабжала нас молоком. Все было хорошо. Но сердце матери ныло и щемило: неужели сыновья ее так и останутся чернорабочими? Надо как-нибудь выйти из этого положения. Поэтому, когда она узнала, что некоторые жители Умани нашли пути для перехода границы (путь шел через Волынскую губернию), она сейчас же решила присоединиться к ним. Она двинулась с детьми, я осталась в резерве.

Еще до их отъезда я заблаговременно попросила заведующего фермой взять меня на службу. Он дал мне должность ученой птицеводки. Таким образом, за мной осталась квартира. Когда я пришла к главному заведующему извиниться за племянников, что они не могут вернуться вовремя после разрешенного им отпуска, я увидела, что он очень вознегодовал на них; и увидела также, как лицо его смягчилось, когда я открыла ему, что вся семья уехала навсегда, делая попытку перейти границу.

Перед отъездом Ольга поручила мне найти какую-нибудь женщину, нуждавшуюся в молоке для своего ребенка, и снабжать ее молоком от нашей коровы. «Быть может, тогда найдется кто-нибудь, кто будет подкармливать и моих детей», – говорила она. Я исполнила ее просьбу, и даже мне удалось через кого-то устроиться так, что получавшая молоко не знала, от кого оно. Мои обязанности птицеводки состояли в следующем: я была одновременно и «опытная» птицеводка и чернорабочая. Я утром щупала кур, выпускала тех, которые снеслись, каждую породу в свой садик, задавала им корму и чистила курятник. Часам к двенадцати я снова навещала своих опекаемых. Вечером, накормив их еще раз, ждала, чтобы они устроились на своих насестах, и тогда запирала их на ночь.

Птицеводство в этом хозяйстве было совсем небольшое. Особенно мало было курочек породы черных лонгшанов, очень длинноногих, разводимых на мясо. С ними был такой анекдот: на 5 или 6 кур вместо одного было целых 4 петуха. Они, конечно, не могли помириться между собой. Более слабые боялись более сильных и потому шли на покой по очереди, ожидая, пока уснет самый сильный, потом второй и т. д. Мне приходилось долго ждать, когда все четыре окажутся в курятнике.

Я предъявила начальству требование оставить только одного петуха, но начальство долго не знало, куда деть нежелательных. Наконец я с радостью узнала, что их передали в какое-то другое куроводство: обязали приехавшего оттуда заведующего взять их и увезти. Каково же было мое удивление, когда моя знакомая пригласила меня к себе на обед. Она, оказывается, была знакомая этого награжденного петухами заведующего, а он, не желая возиться с петухами, подарил их ей на зарез, с тем чтобы она скрыла их у себя на чердаке. Так она и сделала, а я очень вкусно пообедала в этот день.

Привожу это как пример того, что всюду заботились не о пользе государственного хозяйства, а лишь о том, чтобы в книгах прилично вывести в расход ту или другую живность.

Был и такой случай. Одна курица никак не могла снести яйцо и могла даже околеть в этих страданиях. Избавить ее было очень легко: смазать проход яйца постным маслом. Я просила дать мне таковое; но в хозяйстве ни подсолнечного, ни деревянного (лампадного) масла не оказалось: купить же его по базарной цене не имели права. Так мне и отказали. К счастью, у меня нашлась сердобольная соседка, которая, пожалевши курицу, подарила мне для нее чайную ложечку своего запаса, и курица была спасена.

За это время мне удалось, не помню, по какому делу, побывать на нашем покинутом хуторе. Поехала я с чужим крестьянином, путь которого лежал мимо наших мест. Не доезжая нашей Ольшанской Слободки, он остановился в чужом селе и, попросив позволения навестить своего знакомого, оставил меня сидеть на возу. Но сидела я не долго: он является со своим знакомым, и тот просит