Испивший тьмы - Замиль Ахтар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они снова рассмеялись и долго не успокаивались.
– Неверный, хотя и занятный ответ, – сказал тот, что в шлеме. – Я сохраню тебе жизнь за то, что отрекся от Балхута, мерзкого существа, которое вы зовете Архангелом. Я заберу женщину и твоего сына, уж больно они хорошенькие.
Называть Архангела Балхутом или как-то еще – ересь, караемая смертью, насколько я помню.
– Ты не тронешь мою жену и сына. – За спиной я сжал железную руку в кулак, и масло внутри закипело. – Я просил тебя выбрать милосердие…
– И я его выбрал! Оставь сына и женщину на мое попечение и ступай. Обещаю любить их. – Он облизал сухие губы. – Сильнее, чем какой-то ягненок.
– Я говорил не о твоем милосердии. – Рукой из плоти я обнажил меч. – Это ваш последний шанс, уезжайте или увидите мой гнев.
Они перестали смеяться, а взгляды стали суровыми и воинственными.
– Крестейский ягненок с большим мечом, – сказал тот, что в шлеме. – Я убил уже несколько десятков. Одним больше, одним меньше.
Я поднял черный кулак, раскрыл его и выпустил в него молнию. Она превратила его голову в уголь, на щеки и лоб посыпались искры. Он не успел ни закричать, ни стереть с лица самодовольную ухмылку.
Принцип потянулся за аркебузой и выстрелом свалил с лошади одного лучника. Я отбил стрелу второго черной рукой, а затем вонзил меч в лошадь атакующего копейщика.
Тот с криком повалился на землю. Я сжал кулак и ударил молнией в последнего лучника. Она угодила ему в грудь, и он загорелся до шеи, а внутри тела забегали искры. Вонь горящей плоти щекотала ноздри. Принцип разбил голову упавшего всадника прикладом, и из нее вытекли мозги.
Мы наделали много шума, и я мог только молиться, чтобы никто его не услышал. Три оставшиеся в живых лошади разбежались, и надежды поймать их и быстро скрыться почти не было.
Трясущаяся Мара с широко открытыми глазами вышла из-за камня, где пряталась во время битвы. Не то чтобы это была долгая битва, все кончилось за несколько мгновений.
Лучник, которого подстрелил в сердце Принцип, миндалевидными глазами и заплетенными черными волосами напоминал рубади. Но копейщик, которому он размозжил голову, был светловолосый и зеленоглазый – истинный рутенец.
Прежде чем мы успели обыскать тела и забрать все, что могло пригодиться, земля задрожала от топота копыт. Мне стало нехорошо. Несколько секунд спустя к нам со всех сторон неслись всадники. Многие были в рутенских шлемах, другие в рубадийских мехах и шапках с перьями. Большинство, однако, были одеты в несочетающуюся мешанину того и другого, тем не менее внушавшую страх. И что еще более странно, женщин среди них было столько же, сколько и мужчин.
Вскоре нас окружили стрелы и аркебузы. Я поднял пустые руки, Мара и Принцип тоже.
Вперед выехала женщина с татуировкой в виде ухмыляющегося дерева, поднимавшейся от основания шеи к правой щеке. Левое ухо украшала серьга из окровавленного зуба. Зеленоглазая, как и убитые нами всадники, только оттенок нежно-оливковый. Яркий пурпурный кайал вокруг глаз и желтый на лбу, похоже, должны были компенсировать мягкие и простые черты лица. Прямые, черные как смоль волосы доходили до узких плеч, укутанных волчьей шкурой.
Она объехала нас на стройной лошади, держась прямо и властно. Я пытался придумать, что говорить. Мы ведь только что убили четверых их соплеменников, а два десятка всадников молнией мне не поразить, и поэтому от моих слов будет зависеть жизнь и смерть.
Я решил дождаться, что скажет она. Женщина остановилась передо мной и воззрилась на меня с высоты своей фыркающей лошади.
– Вы из тех, кого они захватили в Никсосе? – спросила она на хорошем крестейском.
– Не понимаю, о чем ты, – ответил я.
– Я наблюдала. Я видела твою молнию. Только дураки угрожают колдуну, и, как по мне, они справедливо поплатились за это.
Это помогло унять колотящееся сердце, слегка.
– Я только защищал жену и сына.
– Это твое право. – На ее пурпурных губах появился намек на улыбку. – Значит, тебя не запирали на Никсосе, как остальных. Тогда зачем крестейский колдун бродит в здешних местах?
Я не мог лгать, любое несоответствие в выдуманной истории выдаст меня. И не мог сказать правду: эти язычники, должно быть, ненавидели Михея Железного за то, как он поступал с такими, как они.
Поэтому я промолчал.
– Вижу, ты не хочешь раскрывать свою цель, – ухмыльнулась женщина. – Тогда скажи свое имя.
– Малак. А твое?
– Аспария. Скажи мне, Малак, тебя послала Инквизиция убить нашего кагана?
– Какой убийца потащит с собой жену и сына?
Я не стал задавать еще более сложные вопросы: зачем Инквизиции нанимать колдуна делать за нее грязную работу? И зачем вообще Инквизиции убивать Крума?
– Понятия не имею, – пожала она плечами. – Может, это уловка.
– Я просто человек, с которым произошло много странного. Но, как любой мужчина, я должен заботиться о семье. Мы хотим отправиться на юг, в прекрасные земли Семпуриса. Если можете помочь нам перезимовать, мы будем у вас в долгу.
– Жители Семпуриса не обрадуются тому, кто мечет молнии рукой, выкованной из ангельского металла. Но, думаю, ты научился неплохо ее прятать. А что касается убежища, не мне принимать такое решение.
– А кому?
– Моему мужу, кагану.
В пути с нами хорошо обращались. Нас усадили в крытую повозку, где держали раненых. Я наслаждался светской беседой с молодым рубади, получившим стрелу в голень из-за того, что друг во время охоты принял его за лося. Самое неудачное место для раны, как я слышал. Общительный парень часто улыбался, и тогда его глаза становились такими узкими, что полностью скрывались в складках кожи. Его расположенность к нам вселяла надежду, что и остальные в племени Крума окажутся такими же добродушными.
Много часов спустя я услышал знакомый звук – звон цепей, тянущих вверх тысячи фунтов стали. Мне никогда не забыть сладкий звон ворот Пендурума, наконец поднимающихся, чтобы приветствовать мою армию. Мы стояли там лагерем целую зиму, терпя одно бедствие за другим. Жидкий огонь Орво с оглушительным грохотом разнес восточную стену, позволив мне с лучшими воинами ворваться в город, перебить изголодавшихся головорезов и наконец открыть ворота легиону.
Теперь я вернулся не гордым завоевателем, а человеком, прячущимся от мира.
– Добро пожаловать в самый дальний уголок цивилизации, –
