Испивший тьмы - Замиль Ахтар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принцип тихо спал у нее на плече. Мара потерла затуманенные, полные печали глаза.
– Еще один сон? – спросил я.
– Она стояла под дождем и смотрела на море. Вскоре дождь стал темным, как земля. Он утопил ее, и она даже не позвала на помощь.
Похоже на мои повторяющиеся кошмары. Руки женщины затряслись. Я не знал, от жуткого холода или от страха.
– Ана будет в безопасности, – сказал я. – Не позволяй кошмарам властвовать над тобой.
Вскоре повозка остановилась. Мара разбудила Принципа, и мы выбрались наружу.
Мы оказались в море лошадей и всадников, говоривших по-рутенски, хотя половина на вид была рубади. Что самое приятное, никто, похоже, не обращал на нас внимания, а значит, мы были вне подозрений. Пока дела шли неплохо. Зимовать за железными стенами Пендурума под защитой кагана безопаснее, чем снаружи.
Рыжие от ржавчины величественные стены обнимали семь холмов, на которых располагался город. За восточной стеной высились заснеженные вершины; свежая серая заплатка на месте взрыва, устроенного Орво, резко контрастировала с рыжеватым железом.
Во времена апостолов апостол Иосиас явился в Пендурум проповедовать «Ангельскую песнь». Люди уверовали в Архангела, и тот пообещал защищать их до Конца времен. В знак своей защиты он послал одного из Двенадцати, Колоса, выковать железные стены молотом размером с гору. Странно, что с тех пор город множество раз завоевывали язычники. Железные стены великолепны, но есть способы завоевать город, не ломая его стен. Судя по отсутствию дыр и следов взрывов, Крум воспользовался одним из них.
Взявшись за руки, мы пошли через огромную площадь перед воротами, сквозь море лошадей и всадников в сторону Аспарии. Она спешилась и стояла на широченных каменных ступенях, ведущих в центр города.
Мара похлопала меня по плечу и указала на строй повозок. Из них выбирались крестейцы, мужчины и женщины всех возрастов, на лицах запеклись грязь и пот, а запястья и лодыжки были закованы в цепи.
Во мне пробудилась давняя скорбь. Когда-то я поклялся Архангелу освободить свой народ от рабства. От угрозы набегов, похищения из собственных домов, чтобы превратиться в рабов в чужих землях. И вот, в городе, который когда-то завоевал, я видел сотни тех, кого поклялся защищать, отданных на милость кагана Крума и его орды язычников.
И ничего не мог сделать.
– Будем молиться, чтобы не закончить, как они, – сказала Мара.
Что еще нам оставалось?
Аспария встретила нас нетерпеливой улыбкой:
– Вот ты где, Малак Метатель молний. Крум немедленно захочет встретиться с тобой.
Вид собственного народа в цепях омрачил мне предвкушение встречи, но и усилил нашу нужду в защите. Снаружи наша жизнь будет зависеть от чужой алчности или еще более низменных желаний.
– Похоже, вы захватили много рабов, – сказал я, стараясь скрыть яд в голосе. – Грабили деревни крестейцев, как я понял?
– Тебя это огорчает, Метатель молний? – усмехнулась Аспария. – Да, я водила всадников собрать плоды этой земли, пока те не сгнили. Будь эти ягнята чуть поумнее, они ушли бы на юг, как только услышали, что мы идем с севера. А они торчали в своих хижинах, молясь проклятому Балхуту. Превратишь меня в головешку за то, что наказала их за неправильное решение?
Мара ущипнула меня за руку. Ей тоже не понравился мой тон. Придется мне справиться с чувствами, если мы собираемся пережить все это.
– Будь здесь Михей Железный, он поступил бы так же, – сказал я. – Полагаю, таковы все завоеватели.
– Сравниваешь нас с этим извергом? – Аспария смачно плюнула мне под ноги. – Мы совсем не похожи на этого чокнутого тирана. Он запирал добрых людей в домах и поджигал их. – Я сделал это всего один раз. – У нас, по крайней мере, хватает порядочности дать им работу, кров и хлеб.
Какое интересное описание рабства…
Мара ущипнула меня еще сильнее.
– Мои извинения. – Я склонил голову, как любили делать язычники. – Я лишь хотел сравнить вашу силу. Он был жестоким тираном, это правда.
– Ты смотришь на мир как ягненок, – презрительно усмехнулась Аспария. – Вы окружены волками, ягнятки, и вот-вот встретитесь с вожаком стаи. Если вам дороги языки, советую как следует думать, прежде чем говорить.
Странно, но Аспария говорила на прекрасном крестейском, с идеальной интонацией. Слова хатун, но произношение хористки.
Пока она повернулась к одному из всадников, я снова посмотрел на крестейских рабов, выбиравшихся из повозок. Посреди группы всадников стояла одинокая девочка в цепях. Темные волосы покрывала пыль, карие глаза покраснели. Она дрожала, как перепуганный щенок в грозу.
Я вырвался из рук Мары и пошел к ней.
– Где твои мама и папа? – спросил я.
– Я воткнул им в глотки топор, – сказал кто-то позади меня. – Теперь я ее папа.
Я повернулся и увидел рутенца примерно моего роста и телосложения, что встретишь не так часто. Он был вооружен всем, чем только можно: кинжал, аркебуза, меч, топор. Все лицо покрывала татуировка в виде дерева.
Мара схватила меня за руку и оттащила:
– Во имя Архангела, что ты делаешь?
Я указал на девочку, слишком перепуганную, чтобы плакать или даже моргать.
– Это могла бы быть твоя дочь.
– Мы не в силах спасти всех и от всего.
– Ты не в силах. А я могу. И спасу.
Мара обхватила мои запястья, будто заковывая в кандалы.
– Даже ты не можешь, Михей. Посмотри, что вышло, когда ты попытался. Ты сражался во главе армии более многочисленной, чем мог бы собрать кто-либо из ныне живущих. Напомни, чем все закончилось?
– Может, стоит попытаться еще раз?
– И сколько погибнет на этот раз? Останется ли хоть кто-то, чтобы пахать землю? Собирать урожай? Просеивать муку и месить тесто?
«Обычно зло не в том, что делают люди, – зазвенели у меня в голове слова Ахрийи. – А в том, как они это делают. Не сомневаюсь, ты оправдаешь мои ужасные ожидания».
– Ты не понимаешь, Мара. Такие, как они… забрали мою дочь. – Я не мог сдержать ненависть. – Они забрали ее, и я не узнал ее, когда снова увидел… И я…
Даже сейчас я не мог произнести это вслух. Слова были слишком жестоки, но, может быть, этого и я заслуживал. Вот только моя дочь точно не заслужила.
Мара отпустила мои запястья, взяла мои ладони в свои, жесткие и скользкие от инея.
– Я смирилась с тем, что в этой жизни нам не найти справедливости.
– Мы не найдем ее и в другой жизни.
– Моя вера
