Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А дело меж тем обернулось таким образом, что, покуда батраки возились с разделом земли, нежданно-негаданно заявился домой сам господин Чатари. Уезжал он на нескольких добрых упряжках, а вернулся налегке, лишь с рюкзаком за плечами.
По-видимому, во время своего путешествия он уяснил себе, что поскольку он, собственно говоря, никогда не был другом немцев, то ему вовсе не обязательно отправляться в пекло вслед за Гитлером. Англичан тоже ждать бесполезно: они все еще топчутся где-то на Рейне, а советские войска уже обогнали господина Чатари с его семейством, ехавшего по дороге на запад. Учтя все это, господин Домокош Чатари, как добрый патриот, со всей серьезностью отнесся к словам национального гимна о том, что «здесь появился ты на свет, и умереть ты здесь обязан», — и возвратился на свою землю, правда, пока не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы жить на ней. Это оказалось для него тем более возможным, что закон о земельной реформе гласил: землевладельцы, имевшие менее тысячи хольдов земли, могут получить из нее сто хольдов для личного пользования. А поместье господина Чатари не превышало девятисот.
Кроме того, вскоре выяснилось, что господин Чатари всегда был добрым демократом, ведь его симпатии к англичанам общеизвестны. Это удостоверяли своими подписями несколько деятелей из партии мелких сельских хозяев. На тот случай, если бы и этого оказалось мало, у супруги Чатари нашлись связи в так называемой демократической партии. Более того, стало известно, что господин Чатари с давних пор был на дружеской ноге с одним из старейших лидеров социал-демократов, который прежде вместе с Чатари состоял членом судебной коллегии комитата. Они были друг с другом на «ты». Вот когда выяснилось, сколь ценным может быть одно мимолетно брошенное словцо — теперь оно стоило по меньшей мере ста хольдов.
Так вот и обернулось все Чатари на пользу, а Данко в ущерб. Другое дело новые хозяева из села — получив свою долю помещичьей земли, они провозгласили лозунг: «Землю назад не отдадим!» Чатари же между тем предъявил комитету по разделу земли такие требования, что положение батраков стало и вовсе незавидным. Оказалось — об этом свидетельствовала и поземельная книга, — что Чатари вовсе не единственный хозяин своего имения, что это одна видимость. Триста хольдов земли были записаны на имя супруги господина Чатари в качестве компенсации за ее приданое, а двести хольдов числились за ее братом-банкиром, открывшим Чатари кредит. Мало того, господин Чатари заявил комитету, что ему, как «участнику движения Сопротивления», положено оставить не сто хольдов, а триста, что он уже раздобыл бумагу, подтверждавшую это, и что его дело разбирается сейчас в политической комиссии Национального собрания. А потому, пока суд да дело, не стоит делить его землю, неприятно будет, если потом придется возвращать ее обратно. Но господин Чатари и этим не ограничился — он попытался убедить комитетский совет в том, что он, собственно говоря, вовсе и не помещик, а земледелец из крестьян, поскольку у него всего-навсего четыреста хольдов земли и всю свою жизнь он занимался только ведением собственного хозяйства. Разве Беке Надьчизмаш более крестьянин, чем он, Чатари? Вы только взгляните на его, Чатари, руки! И действительно, щеки у Чатари обветрены, потемнели от загара, а на ладонях вздулись кровяные пузыри. Ну конечно, потому, что, возвратившись домой, он за неимением кучера вынужден был на первых порах сам держать вожжи и орудовать вилами. От этих-то вил и появились на его холеных руках волдыри. Настоящий крестьянин стирает себе руки только один раз — в детстве, и с той поры остаются они у него мозолистыми на всю жизнь.
Скот свой, разумеется, господин Чатари тоже забрал назад. И опять-таки только у батраков, потому что сельчане наотрез отказались возвращать то, что взяли. «Пусть приходит за ним сам!» — был их ответ. Но Чатари предпочел сам к ним не идти. Господин Чатари и его присные что-что, а законы толковать умели неплохо. Положено им четыреста хольдов земли — триста Чатари и сто его шурину, значит, соответственно этому и скот и инвентарь, а остальное пусть берут. И от этого нового режима, как всегда до сих пор, Чатари хотел получить то, что ему было нужно, а на первых порах могло показаться, что и новый режим также собирается брать от Чатари то, что необходимо ему.
Целый год тянулась волокита, различные инстанции решали дело то так, то этак, земля и скотина несколько раз меняли хозяина, пока наконец Национальное собрание по предложению коммунистической и национально-крестьянской партии в связи с огромным числом подобных случаев, а также под воздействием мощной демонстрации будапештских рабочих седьмого марта сорок шестого года, когда полмиллиона поднятых в воздух рабочих кулаков поддержали лозунг крестьянства: «Землю назад не отдадим!» — не приняло закона о том, что земельные владения членов одной семьи должны рассматриваться как одно целое и что уже поделенная земля возврату не подлежит. Но еще до того, как был опубликован новый закон, господин Чатари, предчувствуя, что дело едва ли решится в его пользу, распродал лишнюю скотину и даже сбыл свой трактор одному хозяину, социал-демократу, который имел и молотилки и у которого отобрать его было не так-то просто. А супруга Чатари осталась в Будапеште у своего братца и занялась спекуляцией валюты, причем столь успешно, что на «заработанные» ею деньги Чатари сумел отремонтировать господский дом и привести в порядок оставшееся хозяйство. Вскоре у него появились и работники — к зиме сорок шестого года кое-кому из хуторян прискучило мыкать горе без собственного тягла, и они снова пошли в батраки к прежнему хозяину, а участки свои присоединили к хозяйскому полю.
Звал к себе господин Чатари и Данко, только тот не пошел. Не за тем нанимался он в батраки три с лишним года назад, чтобы до гроба тянуть батрацкую лямку, а потому, что чувствовал: труд землекопа и работа исполу становятся ему не по плечу, а надо обеспечить своему многочисленному потомству постоянный заработок; к тому же он лелеял мечту прикопить деньжат, чтобы приобрести собственный домик.
А нынче, что же, он получил не только жилье, но и землю. Девять хольдов пашни и хольд виноградника — так
