Эта жестокая грация - Эмили Тьед

– Финестра, – обратилась к ней Саида. – Не думаю, что Камария будет в боевой форме, так что остались я и Калеб. Кого выберешь?

Несколько часов спустя библиотека была вычищена дочиста, а в Цитадели остался только один Фонте. Остальные со слезами на глазах попрощались, дав обещание вернуться на церемонию на следующий день.

В конце концов, выбором это можно было назвать с натяжкой. Ей бы не удалось использовать дар Саиды в бою, а поскольку Камария не могла стоять, единственным кандидатом оставался Калеб. Он побледнел, но любезно принял приглашение, поклонился и выдавил что-то о чести и долге. Саида разрыдалась, в то время как Камария прикусила губу, напоминая сердитого человека, старающегося не заплакать.

Алесса и ее партнер вышли, чтобы помахать собравшейся внизу толпе.

Тысячи людей, разодетых в самые яркие одежды, текли по улицам, как многокрасочная река, от Аделлы до городских ворот и дальше. На Карнавал приглашались все, даже меченые. Последний день, когда каждый житель Саверио мог насладиться лучшей жизнью, которую предлагал остров, прежде чем ворота и крепость запрут и они останутся снаружи. Каждое лицо светилось яростной решимостью взять от этой ночи все. Нет лучше праздника, чем пир в честь последнего «ура» перед битвой.

Алесса махала до тех пор, пока не устала рука, а радостные возгласы не стихли, позволяя Великому магистру объявить о начале празднеств и распустить народ. Раздался новый взрыв выкриков, жители Саверио надели свои маски, отвернулись от спасителей и вернулись к более насущным делам, имя которым – жизнь.

На следующий день, как только конфетти и мусор, скопившиеся за время Карнавала, будут сметены, Алесса и Калеб соединятся перед Богиней и надзорами Церкви, навсегда сплоченные общим долгом и ответственностью. Он станет ее постоянным спутником до Диворандо, партнером во всех отношениях, пока они вместе не встретят смерть и – как все надеялись – не спасут свой дом от уничтожения.

– Отлично, – произнесла Рената из-за дверей. – Все прошло прекрасно. А теперь оставлю вас наедине. Но сначала… – Она выглядела явно смущенной. – Я, вероятно, должна напомнить, что, хотя у Богини хватило здравого смысла устроить все так, что регулярное использование дара Финестры эффективно предотвращает беременность… когда Диворандо закончится, вам придется поискать, э-э, другие методы.

Калеб бросил отчаянный взгляд на Алессу. Она прикусила костяшки пальцев, чтобы удержаться от смеха, и закатила глаза, что, казалось, немного успокоило его, но от осязаемого облегчения, что магический побочный эффект ее силы не повлияет на их взаимоотношения, смеяться хотелось еще сильнее. Как боевой партнер Калеб подходил почти по всем пунктам. Как любовник? Вряд ли.

Кроме того, ее сердце уже было занято.

Данте ждал внутри, его лицо окрашивалось вспышками фейерверков, в то время как музыканты, взявшись за свои инструменты, разбавили смех, шипящие бенгальские огни и радостные возгласы энергичной мелодией.

Рената вышла из покоев, и неловкая троица оглядела друг друга.

– Она говорила… – начал Калеб.

Алесса фыркнула от смеха.

– Да, Калеб. Любая Финестра и Фонте, пока регулярно используют свои дары, временно бесплодны. Богиня не глупая, понимала, что бороться с утренней тошнотой и скарабео одновременно было бы немного сложно, не находишь?

Данте уставился в пол.

– Ха, – выдал Калеб. Нервно покачивая головой, он постукивал ногой в такт ритму. – Что ж, познавательно, но я предпочел бы не знать. На самом деле, хотел бы об этом забыть, если честно.

Алесса хихикнула.

– Ты должен пойти на Карнавал, Калеб.

– Что? – пролепетал Калеб. – Я не могу.

– Почему бы и нет? – поинтересовалась она. – Большинство людей носят маски или разрисовывают лица. Никто не узнает. Может, это и не обычная свадьба, но каждый холостяк, прежде чем остепениться, должен провести последнюю ночь в городе.

А каждая невеста, прежде чем обещать себя другому, заслуживала вечер с мужчиной, которого любила.

Калеб поколебался, а затем выскочил за дверь, выкрикивая слова благодарности через плечо.

Данте посмотрел на багровое небо.

– Они сожгут город дотла, если запустят что-нибудь посильнее.

– Я смотрю, ты позитивно настроен. – Алесса подошла к нему сзади, рискнув прижаться лбом между его лопаток, и обняла за талию.

Данте накрыл ее руки своими и кивнул на стену, где висела дюжина сверкающих карнавальных масок.

– А какой смысл в масках?

– Как говорила мама, чтобы люди могли целовать партнеров других людей и притворяться, что это был несчастный случай.

Он рассмеялся.

– Выбери. Я хочу посмотреть, как ты выглядишь.

– Они бесценны. Это подарки на посвящение от прошлых Мастеров Карнавала.

– Кому их носить, как не тебе? – Данте высвободился из ее объятий и снял красную маску с изогнутыми черными рогами, усеянную золотом. Развернув, он поднес ее к лицу. – Как я выгляжу?

– Как мстительный демон.

Он выбрал следующую – окрашенную бледно-голубыми и серебристыми оттенками, с краями, изогнутыми, как крылья, – и осторожно взял маску в руки.

– Тогда, полагаю, ты благословенная спасительница.

Что-то повисло в воздухе – финал, который она не могла игнорировать. Завтра он уйдет. Она не спрашивала, станет ли он искать убежища в крепости, страшась, что уже знает ответ.

Даже если Алесса действительно спасет Саверио, не было никакой гарантии, что они оба останутся в живых, когда все закончится.

Данте протянул ей маску, и в его глазах сияли звезды.

– Что скажешь, Финестра? Одна безрассудная ночь, перед тем как пойдешь спасать мир?

Тридцать семь

Contro l’amore e la morte non vale essere forti.

С любовью и смертью бороться смысла нет.

Алесса и Данте пробирались по широкой улице, вдоль которой тянулись лавки и пабы, воздух наполняли ароматы чеснока и вина, достаточно насыщенные, чтобы ощутить их вкус. Толпы людей, скрываясь под слетавшими с лиц масками, смеялись и усмехались, обнимали старых друзей и новых. На углу одной улицы оперная певица исполняла арию, неподалеку от нее в ярких одеяниях кружились танцоры сальсы; а в квартале отсюда мариачи наигрывали старую любимую песню. Какофония должна бы резать ухо, но каким-то образом сливалась в идеальную смесь торжествующего шума. Алесса купалась в свирепой радости и отчаянной любви, разливающейся вокруг.

Данте шагал рядом с ней в той же одежде, в которой был, когда она впервые увидела его, – в коричневых поношенных брюках и слегка потертой белой рубашке, – и она старалась соответствовать ему в своей простой розовой юбке, туфлях на кожаной подошве и блузке цвета слоновой кости, с рукавами-воланами. Несколько мужчин в мантиях промчались мимо них, даже не взглянув на молодую пару в масках. Ни у кого не было причин подозревать, что она являлась чопорной, застегнутой на все пуговицы Финестрой, которая надевала сверкающие наряды на пышные приемы.

Данте схватил кьяккере[24] с подноса проходящего мимо гуляки и выкрикнул слова благодарности щедрому человеку, который уже протягивал свои угощения следующему счастливчику. Разломив его пополам, Данте протянул кусочек Алессе, чтобы и она насладилась лакомством.

У нее потекли слюнки еще до