Эта жестокая грация - Эмили Тьед

были совершенны. Как на вид, так и на ощупь.

Данте позволял ей исследовать себя, пока не смог больше выносить этой сладкой пытки. Поэтому он, двигаясь с кошачьей грацией, подмял ее под себя.

Каждая секунда ее жизни словно вела к тому моменту, когда он навис над ней. За то короткое время, что Алесса знала его, она научилась добиваться своего, не стесняться и любить себя, но ей предстояло усвоить еще много жизненных уроков, начав с выяснения того, как быть одним целым с другим, пусть и временно. Она тихо пискнула, когда вспышка боли пронзила ее тело, и Данте остановился, утешая ее неспешными поцелуями, пока она не стала молить его продолжить. Он застонал, и у нее перехватило дыхание. Алесса распахнула глаза.

– Я сделала тебе больно?

– Это… – Он остановился, чтобы перевести дыхание. – Мой вопрос.

Хихиканье, сорвавшееся с ее уст, казалось неуместным, но в его глазах блеснула улыбка, так что смех в такой ситуации, возможно, и не считался странной реакцией, а если и считался, ей было плевать, – и, прежде чем она успела принять решение, его бедра дернулись, и она позабыла о смехе.

Алесса чувствовала, как он напрягается и старается держать себя в руках, но его чуткие губы ласкали ее мягкими поцелуями, и постепенно она расслабилась. А потом боль ушла, возникали разве что короткие вспышки, однако крошечные уколы практически сразу растворялись благодаря их дарам.

– Я больше не могу…

Она заставила его замолчать поцелуем, безмолвно побуждая продолжать. Алесса не достигла бы – не сумела бы снова достичь вершины, но это не имело значения. Ей хотелось наблюдать за ним, запомнить выражение его лица.

Когда Данте расслабился, разомлевший и тяжелый, она решила, что он заснул, и провела ногтями вверх и вниз по его спине, потираясь гладкой щекой о его щетину.

Она подарила ему это. В кои-то веки ее тело – ее прикосновения – даровало удовольствие, а не боль. Алесса так долго считала свою силу чем-то ужасным, тем, что нужно подавлять, контролировать и бояться. Но это… это случилось в том числе благодаря ее дару. Дару отдавать, соединять, передавать мысли и чувства, которым не находилось слов.

В течение пяти лет ей твердили, что Финестра – окно в божественное, и впервые, наблюдая за лицом Данте, она поверила в это.

Его мышцы напряглись, когда он собрался с силами, чтобы отодвинуться.

Алесса протестующе захныкала и прижала его к себе.

Приподняв голову, он поцеловал ее в нос.

– Я раздавлю тебя.

– Я умру счастливой.

Перекатившись на бок, он потянул девушку за собой и положил ее голову себе на грудь.

– Ты не можешь умереть сегодня ночью. Ты должна спасти мир.

Момент был слишком драгоценен, чтобы омрачать его сомнениями и страхами, поэтому, когда Данте прошептал ей в лоб ласковые слова на древнем языке, она прижалась к нему еще сильнее. Некоторые слова переводить не требовалось.

Алесса проснулась в полнейшей темноте с ласкающим ее прохладным сквозняком, а не Данте. Потянувшись, кончиками пальцев нащупала его спину. Он сидел на краю кровати.

– Вернись ко мне, – прошептала она.

За то время, что она спала, набежали облака, поэтому их второй раз ограничился прикосновениями, вкушением и звуками. Поцелуями, оставляющими горячие следы, и бормотанием, которое на самом деле было не словами, а чувствами, которые оформились во вздохи, сливающимися воедино между приоткрытыми губами.

Тридцать восемь

A gran salita, gran discesa.

Чем выше поднимаешься, тем больнее падать.

Дней до Диворандо: 13

Если бы Алесса могла, она заставила бы эту ночь длиться вечно, но все же ожидала, что утром взойдет солнце.

Этого не произошло.

Когда она проснулась, небо за окном оказалось затянуто темным полотном, а ее кровать – пустой, и рядом с ней не было ничего, кроме скомканных простыней. Она потянулась за лампой, слишком сильно потянув за шнурок, и ей пришлось ловить прикроватный источник света прежде, чем тот опрокинется.

Данте сидел на диване.

– Возвращайся в постель, – велела она. – Еще темно.

– Уже утро, – ответил он. – Технически. Счастливого дня свадьбы.

Настенные часы подтвердили, что солнцу давно пора было взойти. Кролло в качестве свадебного подарка послал ей целый день мрака.

Данте подготовил для нее ванну, и она уговорила его присоединиться к ней. Откинувшись на его грудь, Алесса наблюдала за появляющимися на поверхности воды пузырьками, пока рябь искажала линии ее обнаженных ног. Данте из-за своего роста едва помещался в ванну, и его колени выступали над водой, как золотистые острова, примостившиеся по обе стороны от ее обнаженных бедер. Он купал ее с благоговением верующего, и на этот раз она приняла это как должное.

– Наклони голову, – приказал он, сложив руки чашечкой.

Алесса закрыла глаза и позволила ему смыть пену. Пальцами лениво провела по его мускулистым бедрам, взъерошивая темные волоски. Его дыхание сбилось, и все же Данте, верный себе, отказывался отвлекаться от задачи. Снова намылившись, он взял руки девушки в свои и большими пальцами начал массировать ладони, скользя по ее пальчикам и между ними медленно и нежно.

– У моей семьи имелся фруктовый сад, – заговорил Данте. – Прямо на пляже. Поначалу меня это тревожило. Что ты была совершенно чужой, но пахла домом.

Он водил своими ладонями по ее рукам, медленно скользил к плечам сначала осторожно, а затем с большим нажимом, разминая напряженные мышцы.

– А теперь?

Данте потянулся руками вперед, чтобы дотянуться до ее ключиц, и Алесса склонила голову набок.

Он губами коснулся разгоряченной кожи ее виска.

– Безупречно.

Только когда кожа ее пальцев превратилась в чернослив, а вода остыла, Алесса высвободилась из его объятий.

Три свадьбы. Но на этот раз все складывалось иначе.

Однажды, когда Алесса была совсем ребенком, ее пригласили на свадьбу соседки и предложили исполнить роль цветочницы. Восхищаясь толпой служанок, что суетились над прической невесты, поправляли ее украшения и говорили ей, какая она красивая, Алесса мечтала оказаться в центре внимания, окруженная любовью и волнением.

Вместо этого она наряжалась на три свои свадьбы в одиночестве.

Сегодня, в день, когда солнце не светило, Данте застегивал пуговицы ее кремового платья, усыпанного бриллиантами. В первый раз она надела его на гала-прием и столкнулась с угрюмым незнакомцем, который с презрением смотрел на нее. Теперь он стоял позади нее, до боли знакомыми руками собирал распущенные кудри и запечатлевал поцелуи на затылке. Он не суетился и не говорил, как она красива. Ему и не нужно было.

Луна нависала, как безмолвный страж, наблюдающий за городом. Алессе не приходилось беспокоиться, как бы в темноте не споткнуться о мусор, оставшийся после Карнавала, потому что церемония проводилась не на Пике.

Эта свадьба отличалась от предыдущих. Меньше страха, больше надежды. Не наивная и девичья. А надежда, рожденная испытаниями, неудачами и преодолениями.

Калеб не был незнакомцем. Он пережил ее прикосновение, и она знала, как использовать его силу. На этот раз Алесса