Записки из Тюрьмы - Бехруз Бучани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только усталый потолочный вентилятор, безразличный к окружению, вращается, болтаясь и тихо дребезжа. Рядом с ним вокруг желтой лампы кружится семейство мотыльков, словно в ритуальном экстазе. На минуту я забываю, зачем и как оказался на крыше. На этот миг я свободен и от тюрьмы, и от оков тюремной системы. Я даже горжусь собой, ведь я единственный человек и единственный узник, который так близко подобрался к этому непобедимому манговому дереву. Но вот он я, сижу здесь, утыкаясь носом в его широкие листья. Я смог взобраться сюда, подняться над тюрьмой и теперь, обдуваемый свободным ветерком, наблюдаю за ней сверху, глядя на джунгли и океан; наблюдаю, как я сам исчезаю во тьме.
Даже сверчки умолкли. Они прекрасно понимают, что в их владения вторглось другое существо: с другой кожей, с другой кровью, с другим запахом дыхания. Оно не вписывается в гармонию этого уголка и всех его элементов. И поэтому пока сверчки притихли, оборвав свою жизнерадостную песню. Только папу по-прежнему сидит внизу, пребывая в своем мире. Даже потоп не заставил бы его волноваться о внешнем.
Мои глаза привыкли к темноте, уже лучше различая окружающий пейзаж. Единственная проблема – я вынужден сидеть неподвижно, так как крыша коридора сделана из тонкого листа металла и малейшее движение наделает много шума и нарушит спокойствие.
Признаю, больше всего я боюсь, что меня повалят на землю и потащат в Зеленую Зону или другой тюремный изолятор, как Отца Младенца. Я не могу не представлять себя в той же ситуации, что и несчастный, чьи стоны привели меня сюда, – на месте человека, чья боль терзает и меня. Кто знает, вдруг это моя собственная личность, превращенная в стон, в какую-то из грядущих ночей; может, это будущего меня бросили рыдать там.
И возможно, тогда уже другой человек окажется по эту сторону тюрьмы, разыскивая меня по стону, заберется сюда в попытках найти меня. Он окажется на крыше этого коридора, прямо у широких листьев мангового дерева, и пристроится здесь вместе со сверчками, объявившими себя шахами этой крошечной империи.
Я замираю, чтобы успеть насладиться краткими мгновениями свободы. В любом случае я оказался здесь по причинам, не поддающимся логическому объяснению. Я все равно не могу помочь тому несчастному, но хотя бы могу ощутить себя свободнее на эти несколько минут. Я почти забыл о зубной боли – какое облегчение. Боль время от времени выстреливает внутри десен, но чувство свободы настолько мощное, что боль не задевает меня, словно пуля, пролетевшая мимо цели, и теряется где-то вдалеке.
Сверчки – необыкновенные создания. С моим появлением они синхронно замолкают – все сразу. Будто оркестр, прекративший играть на пике композиции по одному сигналу дирижера: все музыканты безмолвно замирают на своих местах. Но, удостоверившись, что это новое существо, нарушившее их покой, неопасно, «оркестр» снова начинает играть. Однако прежний ритм им приходится наращивать постепенно. Сначала вступает крайне громкий сверчок, видимо, старший. Его голос громче стрекотания всех остальных, вместе взятых. Он начинает уже совсем другую песню. Когда она становится ровной и монотонной, через разные промежутки времени присоединяются другие. Результат налицо: хор в совершенной гармонии.
Тишина и умиротворение ночи словно разрастаются, но и все прочее тоже увеличивается, и в этом ночной парадокс. Страх стал еще страшнее; небо – еще темнее; кокосовые пальмы мечутся, как обезумевшие. Дрожащие на ветру ветви и листья шумят все громче и отчетливее. Даже океанские волны ударяются о берег острова с большей яростью, и их грохот сливается с остальными звуками ночи. Но повторюсь – всем этим дирижирует таинственное пение сверчков.
Сверчки и ночи – давние друзья /
Их древние узы разорвать нельзя /
Они говорят на одном языке /
Сверчки познали все о мраке /
Они хранят секреты тьмы /
Свидетели ужасов тюрьмы.
Я словно прирос к этому месту. Я стал элементом пейзажа. Теперь все живое здесь признало это зеленоглазое или голубоглазое существо, лежащее на крыше коридора, частью этого маленького мира. Мне хочется побыть здесь подольше, чтобы продлить освежающее чувство покоя и это новое, чудесное самоощущение. Я даже не задумываюсь о возвращении в тюрьму.
В подобных случаях мне каждый раз хочется закурить. Дурная привычка. А может, и хорошая. Не знаю. Но я никогда не был против этой зависимости – желания курить. Время от времени я забываю о сигаретах, как и в эту ночь. Я смотрю наверх, в темное небо, и уже не важно, захватил ли я их. Я все равно не смог бы закурить, ведь в тюрьме у нас нет зажигалок. Возможно, будь у меня с собой сигареты, желание курить усилилось бы, и мне бы пришлось спуститься с крыши коридора, чтобы закурить. А тогда я потревожил бы папу, вертящего палочку во рту.
Забыв о сигаретах, я задерживаюсь здесь подольше, а значит, дольше прислушиваюсь к стрекоту сверчков, дольше вслушиваюсь в рев океана, дольше прислушиваюсь к звукам ночи и шуму кокосовых пальм; позволяю звукам отдаваться в моих барабанных перепонках. Мало-помалу я забываю о стонах и стенаниях, доносящихся из Зеленой Зоны, – о том звуке, что привлек меня сюда. Моя тревога все равно не имеет значения, ведь у меня нет возможности что-то изменить. Я всего лишь неумелый воришка. Существо, которое умеет только забираться на крышу.
Неужели для каждого действия нужно находить логичную причину? Боже, каким обманщиком может быть человеческий разум. Я остаюсь здесь, с благоговейным трепетом вдыхая величие ночи и безмолвное безумство небес. Небо заволокло толстым слоем темных облаков. Я не могу разглядеть звезды, но чувствую, что они все еще светят там, за этой тьмой, даже в самых дальних уголках почерневших небес. И они будут дарить свой свет, пока не исчезнут.
За секунду я всем телом разворачиваюсь в сторону Зеленой Зоны: теперь моя правая рука, словно колонна, подпирает мою голову. Это еще одна из моих привычек. Мое тело часто движется бессознательно; его части принимают собственные решения вне моего контроля, без участия разума, им безразличны мои чувства. Эти решения принимают мои кости, а не мозг. В моменты покоя легкомысленное тело не слушается меня и самостоятельно меняет позу. Я не принуждаю разум приказать телу вернуться на прежнее место. Я не противлюсь, когда оно переворачивается на правый бок, согласуя движения мышц, опирается плечом о крышу, а голова ложится точно в ладонь.
Глаза мои, как и я сам, весьма необычно себя ощущают.