Записки из Тюрьмы - Бехруз Бучани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совсем недавно папу парил в облаках, прислонившись к кокосовой пальме; теперь же его вернули с небес на землю, к обязанностям охранника. Ему пришлось подтянуться к месту, где стоят австралийцы, и ждать позади них, будто стоя в очереди. Теперь он тоже светит своим фонариком прямо в усталое лицо узника. Глаза заключенного и фонарики несколько мгновений противостоят друг другу. Когда тюремщики светят ими перед собой, то привычно делают несколько шагов вперед.
Заключенный не двигается, только сжимает кулаки. Он пригибается, как готовый атаковать зверь перед броском. Его губы обнажают стиснутые от ярости зубы. Заключенный превращается в глухо рычащего пса, слегка припавшего к земле при виде превосходящей угрозы. Но тихое рычание узника лишь побуждает охранников сделать еще шаг вперед. А лучи всех фонариков, объединившись, еще агрессивнее нацеливаются прямо в лицо и глаза узника. Возможно, тюремщики сговорились светить яркими лучами прямо в зрачки заключенного, чтобы у него кружилась голова. Или они хотят быстро дезориентировать его разум, чтобы затем повалить и бомбардировать ударами.
Неожиданно раздается оглушительный рык… Это крик не разума, но ярости узника. Надсмотрщики вынуждены отступить, сдав завоеванное пространство.
Это рев нечеловеческой силы и гнева; непостижимо, что его произвел такой маленький голосовой аппарат из пары органов, питаемых лишь легкими… как человек может издавать такой рокочущий звук? Узник издает этот вопль всего раз, но его, несомненно, услышали в Тюрьмах Дельта и Оскар. Конечно, и в других тюрьмах те, кто еще не спал, слышали этот внезапный странный шум; они наверняка недоуменно переглядываются, затем внимательно прислушиваются, не понимая, что это было; и возвращаются к своим делам.
Заключенный одним криком не ограничивается. Двигаясь, как боец единоборств, он поднимает правую ногу так высоко, как только может, а затем изо всех сил бьет ступней о землю и снова кричит: «Ублюдки, вы ублюдки, вы сукины дети!» Я в жизни не видел столь гибких людей, способных так высоко поднять ногу. Он задирает ногу выше собственной головы. Его ступня ударяется о землю с мощью и звуком настоящего хлыста, и этого хватает, чтобы тюремщики сбились в кучу; они отступают даже не на один, а на несколько шагов, едва не роняя фонарики. Я уверен, будь их меньше, они бы обмочили штаны. Может быть, и вправду обмочили, но издали мне этого не видно. По крайней мере, наблюдая со своего места, я уверен, что не обмочился; я не чувствую, чтобы по ногам стекала горячая жидкость. Я шокирован, но хотя бы в этом уверен.
Охранники паникуют. Один из них тут же включает свою рацию и хрипло бормочет в нее. Очевидно, что они дезориентированы и растеряны.
Этот заключенный невероятен, просто выдающаяся личность. Я не верю своим глазам. Глядя на его ребра всего несколько мгновений назад, я испытывал странную смесь жалости и отвращения, но теперь я поражен тем, в какое пугающее и грозное существо он вдруг превратился. А его взгляд… Я будто смотрю в глаза леопарда.
Папу – самый невозмутимый из присутствующих. Он продолжает направлять фонарик на узника, держа его спокойно и непринужденно. Этот папу сам по себе хладнокровный, уравновешенный и флегматичный, что объясняет, почему он стоит там с безразличным видом. Он и близко не напуган так, как стоящие с ним рядом коллеги – те просто остолбенели от страха. Более того, он направляет фонарик на заключенного, чтобы получше рассмотреть его тощие мышцы. Он двигает лучом фонарика, словно следователь, изучающий руки, ноги, ребра, шею и бицепсы заключенного. Рассудок папу явно ищет ответ на вопрос: что, черт возьми, это за феномен? Он гадает, где же источник силы этого человека, и задается вопросом о природе его мышц.
В конце концов, таковы люди. Даже в неожиданных ситуациях их охватывает любопытство и изумление. Но непредсказуемость и пугает. Я считаю, что испуг – очень даже естественная реакция на эту ситуацию.
Охранник, говорящий по рации, убрался подальше с места происшествия. Узник все это время продолжает сжимать кулаки, просто глядя на тюремщиков. Я уверен, ему хватит внутренних и физических сил на новый ужасающий крик, который заставит сбежать всех оставшихся надсмотрщиков и одного беспечного папу.
Внезапно на сцене появляется большая группа людей; они выходят из помещения, куда сбежал охранник, бормочущий в рацию. Они идут, разбившись по несколько человек, и направляются прямо к заключенному и окружившим его тюремщикам. Это крупные, широкоплечие мужчины. Надсмотрщик умело командует ими в рацию, следуя позади. Он вызвал Ударный Отряд. Это та же команда, что жестоко измывалась над Отцом Младенца и унижала его.
У меня всегда был особый талант к цифрам. Я перемножил пять групп по четыре человека и насчитал двадцать. С добавлением еще двоих отставших стало двадцать два. Еще два охранника изначально были на месте – в общей сложности двадцать четыре. Плюс папу и тюремщик с рацией. Итого двадцать шесть человек. Носороги против Леопарда. Вот как я представляю себе всех людей в этой сцене. Да. Верно, двадцать шесть Носорогов и одинокий Леопард. Когда я говорю «Носороги», я имею в виду охрану. Но прозвище «Носороги» подходит им гораздо больше. По крайней мере, в декорациях этой ночи такое наименование идеально.
На каждом из Носорогов черные перчатки. Они усеяны металлическими выступами и похожи на боевые перчатки или кастеты. Конечно, с такого расстояния нельзя рассмотреть металлические детали. Я слышал об этом от тех, кто испытал на себе силу их мести. Однако позднее я своими глазами убедился, что эти перчатки непростые.
Ударный Отряд работает так: эти парни ввязываются в любую историю, которая требует избить или, чаще всего, уложить кого-то лицом в землю. Прежде чем вмешаться в любой из этих инцидентов, они надевают перчатки. Эти перчатки сами по себе – предупреждение. Оно гласит, что битва сейчас начнется, и заключенный проворно отпрыгивает к кокосовой пальме и обвивается вокруг нее. Странный поступок. Его руки обхватывают ствол, а сам он поворачивает голову к Носорогам. Это смотрится как объятья двух влюбленных: узника и пальмы. Энтузиазм, с которым он обнимает ее ствол руками и даже бедрами, создает впечатление любовного акта.
Как только заключенный вцепляется в пальму, Носороги бросаются на него. Они не просто наступают вперед, они несутся в его сторону во весь опор. Они спешат без лишних проблем поймать узника в небольшую сеть вроде охотничьих, а затем повалить его, вдавить в землю своими ручищами и затоптать своими носорожьими ногами. Или, с
