Шарада - Руслан Каштанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долгое время мое горькое одиночество сводило меня с ума. Я прокручивала внутри себя каждую ошибку, и пыталась стереть ее огромным ластиком, и нарисовать для себя все заново, таким образом, как это могло случиться в фильме с хорошим финалом. Все счастливы. Зло наказано. Я в центре вселенной – и я сияю.
Пожалуй, именно поэтому я часто заходила на территорию, где хранились моменты моего абсолютно неосознанного счастья. Так я спасала свое сознание, которое постоянно находилось между стремлением к здравомыслию и путешествием в белый oblivion, где меня ожидало вечное забвение.
По собственному желанию, или против него, я возвращалась к прожитому счастью, при этом упрямо продолжая настраиваться на настоящее, на волну, где я была воином, или борцом, где я была тайным мстителем.
Это всегда было так прекрасно – вернуться в сладостные минуты своей радости, такой чистой, такой искренней, и такой незаметной когда-то давно, в студенческие годы, и парящей где-то высоко в небе, теперь, когда наступило затмение, и ничего не видно – одни и те же тени сомнений…
Даже не верится, что совсем недавно около меня был человек, которому я могла распахнуть двери к себе настоящей, и никак не бояться осуждения или клеветы. Словно это было не со мной. С кем-то другим…
Пора студенчества…
В очередной раз Тим поднял меня с дивана, чтобы как следует повеселиться. Как и всегда, я не в силах была ему отказать. Для меня камнем преткновения всегда был один риторический вопрос: к чему же тогда молодость, если потом нечего будет вспомнить в старости? Конечно же, в мои планы не входило мыслить подобным образом лет до тридцати, – это я имела возможность наблюдать со стороны на примере чужих жизней. Но упускать полученного шанса в лице неуемного парня, который вечно гнался за собственной удовлетворенностью, и в свободе права выбора я не собиралась.
Кирилл мало что знал обо всем этом. Его постоянно посещали иллюзии на мой счет; иллюзии, за которые не стыдно; за которые не ругают. В основном, он воображал, что я по большей части домашний человек. Что я истинная домохозяйка. Собственно, я сама подсунула ему этот образ, сама не понимая, зачем. Видимо, что-то подсказало мне поступить именно так. Правота, в свою очередь, оказалась на стороне этого что-то, – Кирилл любил истинную женщину, ту женщину, которая ждет своего мужчину в их общем доме, с готовым ужином и теплотой в душе.
На тот момент у меня даже не было мыслей подобного рода – мой образ женщины не всегда сходился на супружестве или семейственности. Я жила со своим одногруппником под одной крышей уже второй месяц, и меня это весьма устраивало. Чувство свободы поглощало нас с головой. Почти каждый вечер нас тянуло «выйти в свет». Нам не сиделось дома, и мы готовы были познавать нашу личность в любых ипостасях нетрезвого состояния.
Признаться честно, меня хватало не на долго. А вот Тимон, кажется, мог пить спиртное ведрами, стремясь достигнуть таким образом высшей точки своей удовлетворенности.
Мы с ним были осведомлены о фактах химической зависимости, какого бы роды она ни была: алкогольная либо наркотическая. Поэтому рано или поздно, но я вижу красный свет. В то время, как Тим считает, что в измененном состоянии сознания кроется не то, что удовольствие в степени икс, но и глубочайшие тайны бытия. Мир полон знаков. Становится отчетливее виден определенный путь. Некая рука ведет тебя между зеркальными отражениями в бесконечном стеклянном лабиринте.
Мы были молоды и прекрасны. Он был Богом. Я – его Богиней. Мы были готовы к встрече с любым небожителем или обитателем земной тверди.
В своих мыслях я уже стремглав неслась по лестничному пролету в подъезде, чтобы только вырваться из четырех стен на улицу, запрыгнуть в такси и отправиться навстречу ритму, в котором движется этот мир, когда солнце уходит за горизонт, и на небе балом правит луна.
Ночь. В ней воздух из other side. Я вдыхала его, и чувствовала, как на какое-то недолгое время позволяла себе быть счастливой.
Да! Я готова к этому!..
Но Тим застрял в своем гардеробе. Он не сразу способен выбрать одежду, в которой ему будет хорошо и комфортно. Я, как верный друг, поддерживала его желание быть разным, и не похожим на себя. На того себя, каким его имела честь знать я – прагматик и реалист с тонким чувством юмора; открытая душа и доброе сердце; и ничем неисправимая наивность.
Он снимал очередную футболку, чтобы примерить следующую. Как обычно, я получаю тихое удовольствие, наблюдая красивое мужское тело, занятое совсем не мужским занятием.
В нем сплелись две противоположности – типичная подростковая инфантильность и совсем не характерная для нашего возраста зрелость. Он говорил о сложных вещах, при этом оценивая свои дорогие шмотки, в попытке все-таки на чем-нибудь остановить выбор; он рассматривал свое отражение в зеркале так, словно старался уловить в нем тень самого себя; он был прекрасно сложен – для этого он постоянно отжимался, качал пресс, совершал подходы на брусьях и на перекладине. Но он всегда знал, что это не главное; и это тревожит его.
Тим не мог понять, в чем же тогда смысл, если не в удовлетворении самого себя или от жизни. В чем же тогда важность бытия? На чем стоит ставить акцент? Для чего и зачем мы нужны?
Он не скрывал своих мыслей, и мог резко менять темы бесед, ничуть не боясь смутить своего собеседника (временами, просто слушателя). В этом состоял его шарм. Он обольщал открытостью своего поиска.
Мы с ним сходились в одном мнении: если кто-то говорит, что поиск смыслов в корне должен быть чужд человеку, что это, в принципе, бессмысленно и глупо, что истинная семантика здесь и сейчас, в этом и следующем дыхании, то, скорее всего такой человек обманывает самого себя.
Так мы полагали…
Возможно, я просто отстаивала поведение своего лучшего друга. Друга, которого у меня больше нет, и не будет.
Иногда Тим снится мне. В таком виде, как если бы я смотрела в камеру обскура. Или в негатив фотографического снимка. Он улыбается мне. Всегда. Но ему тяжело. Я чувствую его боль и смятение. Я, конечно, стараюсь помочь ему, даже сама не зная, в чем именно. Прямо там, во сне. Но у меня ничего не получается. Его образ уходит, стирается, тает.
–Мы собираемся веселиться, ведь так? – спросил он у меня, продолжая оценивать свои футболки, сложенные на небольшой двуспалке в его комнате.
–Не знаю, как ты, – отвечала я ему, покачиваясь в
