Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

взгляду было видно, что он как следует пьян. Не то, чтоб вдребезги, но все-таки. С ним, чуть по бокам и сзади, а значит – пока еще на улице, держались еще двое каких-то, – в клетчатых рубахах, в черных джинсах и совершенно трезвых.

– Э-э, – проговорил после довольно-таки зловещей паузы мужик, – глянь-кась чево тут… Эва…

Он сделал приглашающий жест и с сопением, слышным даже на расстоянии, ввалился в зал. За ним, помимо двух черноджинсовых молодцев, проследовал некто медведеобразный, с бородой явного живописца и отрешенными глазами, полуобнявший умело полуодетую девку, хихикавшую чему-то, что он нашептывал ей на ухо. Еще трое девок, вошедшие следом, были еще и заметно более пьяными. За ними последовали четверо каких-то потертых, не слишком, но все-таки, со специфическими лицами людей пьющих часто, помногу, все время, но зато что-нибудь дешевое.

– Мужчина, – коршуном кинулась Люся, лет сорока пяти – сорока семи от роду, – нельзя в нетрезвом…

– Чевой-то, – обернул к ней страшные, белые глаза кудлатый, уже как-то успевший тяжело сесть за второй от эстрады столик, – чево надо-то тебе? Выпимши, ну так што?

На голос, на сиплый его бас откуда-то из служебных помещений выдвинулся тип в полувоенной форме, мосластая жердь под метр девяносто, обутая в непременные ботинки на толстой подошве. Тоже, надо сказать, – знаковая фигура и порождение самых последних времен. То там, то здесь, в ресторанах, дорогих кафе, концертных залах, и даже в подсобках магазинов начали устраиваться такие вот, – в полувоенной форме "младшие помощники поваров", "подсобные рабочие", грузчики и такелажники.

Этот экземпляр, похоже, чего-то такое знал, – как знал и свое дело: увидев, он оценил обстановку, а оценив, – втянулся так же, как только что выдвинулся. Вместо него появилась аварийная бригада другого рода: залысый старший официант, с непередаваемым, эксклюзивным старшеофициантским выражением на уклончивой физиономии. Увидав гостя, он неуловимым движением скользнул к месту прорыва.

– Юрий Фоми-ич! – Пропел он по ходу скольжения, надевая на себя выражение бесконечного счастья от встречи, – какие-то проблемы?

И – как то совершенно незаметно оттер Люсю от посетителя.

– Здравствуй, милок. Вот, – не хочут принимать… Выпивши, говорят, Алабаев.

– Ну-у… Люся у нас еще молодая, – он хихикнул в знак того, что шутит и приглашая следовать за собой, – неопытная. Не узнала. Вы уж извините ее.

– Да чего уж, – он снова вперился в лицо официантки, – придется. Тока наперед – смотри-и…

– Чего подать-то, Юрь Фомич?

Позади него, извлеченные из своих убежищ таинственным зовом, природа коего науке еще неизвестна, выстроились как минимум двое официанток и один официант, – молодой, зализанный, из новых.

– Ну… Рыбки там, икорки, грибочков, ветчины. Огурчиков солененьких, В общем, – все, что полагается, и побольше, – я ж с друзьями.

– Ага. Ты, Филь, записывай. Значит, так…

– Это еще, – осведомился из своего темного уголка Петр, – что за чудо?

– А это, – ответил Голобцов, который относился к категории людей, которые Всегда В Курсе, – ты правильно сказал, старик. Именно что чудо. Только слыхал, вот только не думал, что самому доведется…

– Ну так говори. В чем дело-то? Напустит на себя, понимаешь…

– Тут понимаешь ли, старик, такое дело… – Говорил он чисто машинально, не слыша сам себя, потому что продолжал напряженно следить за гостем. – Такая штука, понимаешь…

– Да ну тебя, – шлепнула его по руке Вика, – рожай уж!

– Я, конечно, ничего не могу гарантировать, но если мне не наврали… Если мне не наврали, говорю вам… То мы имеем счастье лицезреть так называемого Красного Барона.

– Это еще кто?

– Как, ты разве не проходил в шестом классе, кто такие были бароны? Это, Петь, были такие феодалы, крупные землевладельцы, сторонники феодальной раздробленности и жестокие угнетатели трудового крестьянства…

– Я знаю, кто такие бароны. Были. Ты мне скажи, – это кто?

– Так я ж тебе говорю, – барон, только Красный. Каким ж ему, нашему советскому барону, еще быть? То-олько Красным…

– И он тоже, значит, владеет, раздробляет и угнетает?

– Говорят – еще как, но точно не знаю. Зато знаю кое-что другое. Что для нас поинтереснее будет…

– Ты не напрягайся, не напрягайся… – Проговорила Оксана, накладывая на него свою красивую, округлую, прохладную руку и усаживая в кресло, с которого он, сам того не замечая, привстал. – Ты расслабься… Вот та-ак…

– Не знаю, – фыркнула Вика, – по-моему – так он больше не на борона похож, а на старорежимного купца. Как их у нас любят показывать. Бароны – они ж аристократами были, комильфо все из себя.

– Это ты не про тех баронов говоришь. Про поздних. Про неправильных. Про тех, у кого все поотбирали. А те… Ого! Они б сами у кого хочешь отобрали б…

– Вы тут по делу, Юрь Фомич, – продолжал тем временем принимать дорогого гостя мэтр, – али так просто?

– А то ты не знаешь… Две тыщи тонн свинины, как единый килограммчик! Кстати и выручил кое-кого, кре-епенько выручил… Отметить это дело оставляли, а я посидел-посидел, – да и пошел себе… Звиняйте, говорю, граждане-товарищи, спасибо вам за ласку, – а только у меня август. Страда, значит. Глаз да глаз.

– А вы, Юрь Фомич?

– А – надоело мне с ними. Скушно. Одна видимость, а так – са-амые пустяковые люди…

– Пить-то что будете, Юрий Фомич? Коньяк есть, арманьяк, виски? Водка "Абсолют"?

– Ну-у… "Чивас Ригал" у тебя все равно нет, а если есть, – так подделка… Ты знаешь, чего? Ты того, – мое неси…

– Так ведь милиция…

– На меня вали, ежли что. Я с Григорием Ахметычем сам поговорю.

– На всех?

– Давай! И дюжину "Клико" для начала. Холодное есть, нет ли?

– Для вас, Юрий Фомич – найдем. Последнее выскребем. А заморозить недолго.

– Ага. Тогда еще ананасов ломтиками и дыньку, ту, узбекскую. Кубиками и без корки. И моего давай. Сразу давай. Потому как мужикам шампузия твоя –