Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2
В первой бригаде ведет косцов Михай Шош, во второй — Банди Чапо, в третьей — Габор Киш. Только теперь люди по-настоящему знакомятся и друг с другом, и с тем, кто как работает.
Косить надо помаленьку: низ стеблей еще сырой; нельзя торопиться и с вязкой снопов: перевясла должны высохнуть, а при поспешной кладке крестцов образуется плесень в снопах, пшеница становится затхлой, а солома — горькой, так что скот ее не ест.
Но уборка — увлекательный труд. Такое радостное чувство поднимается в душе, когда сочные стебли падают под косой, шуршат перевясла и один за другим вырастают крестцы. Напрасно Михай Шош твердит: «Не налегайте, братцы, поспеем», — его слова тут же забываются.
А вместе с тем каждый следит за работой соседа и сравнивает ее со своей. Люди сощуренными от соленого пота глазами исподтишка наблюдают: кто как косит, не узка ли у него полоса, кто высоко забирает или просыпает зерно, у кого остаются кое-где нескошенные стебли, а кто кладет неровный ряд; подмечают, у кого растрепанные снопы, неровный комель или развязывается перевясло. Окончив длиннющий прокос, косцы закуривают: одни — зажатые в зубах трубки, другие — приклеившиеся к губам цигарки. При этом кто зажимает косу под мышкой, кто кладет ее на плечо, но в то же время украдкой поглядывает: не плутует ли кто, не отстает ли? Один прикидывает, чья полоса шире — его или рядом стоящего, а тот, в свою очередь, посматривает, не шире ли у него полоса, чем у соседа. Кто честен и самолюбив, работает не за страх, а за совесть; кто хитер, старается не слишком утруждать себя. Работники добросовестные равняются на лучшей полосе, недобросовестные — по самой узкой, чтобы, упаси бог, не сделать лишнего взмаха.
Об этом, разумеется, пока нет разговора, даже думать не очень задумываются; все выходит как-то само собой — тому причиной и природа крестьянского труда, и сама человеческая натура.
Первая стычка назревала в бригаде Михая Шоша. Племянник председателя Бени Майор, молодой парень, сильный, как буйвол, один из лучших косарей в бригаде, стремясь показать себя, захватывал своими ручищами и огромной, больше метра, косой самую широкую полосу. Не все были так сильны, как он, кое-кто не выдерживал быстрого темпа. Один не поспевал потому, что здоровье не позволяло, другой был истощен нуждой, третьему возраст мешал угнаться за молодежью, хотя, работай он сам по себе, мог бы еще долго продержаться; а Мишка Сабо, еще подросток, вышел в поле впервые вместо больного отца. Мишка в этом деле еще новичок, он не умеет как следует ни отбить, ни наточить косу, ни косить. Отовсюду, с разных улиц, с разных дворов, собрались сюда люди, и только здесь, когда они трудятся рядом, становится ясно, чего стоит каждый.
Бени, повернув уже обратно, смотрит на тех, кто отстает, так, что под его взглядом они готовы провалиться сквозь землю. Он не стесняется даже кое у кого измерять шагами, равна ли выкошенная полоса положенной сажени в ширину.
Однако в этот день все обошлось благополучно. Только под вечер слышался тихий ропот — люди устали. Первый день жатвы не дается легко даже тому, кто привык к физическому труду и занимается им ежедневно, ибо в каждом деле нужна сноровка и каждым труд по-разному утомляет мышцы. Умелые и выносливые косцы нет-нет да и переглядывались, подмигивая, кивали на тех, кто уже выдохся, и их взгляды, казалось, говорили: зачем идут в кооператив те, кому не под силу? Но назавтра — было это около полудня, когда солнце уже приближалось к зениту и легкие, плывущие по небу облака уже не умеряли палящего зноя, когда косили высокую, почти в человеческий рост рожь с сырыми стеблями, которые то и дело наматывались на косы неопытных работников, — в Бени Майоре взыграла спесь, — взглянув на Мишку Сабо, он с вызовом крикнул:
— Где тебя, братец, учили так косить?
Бедный паренек, тыкаясь косой в тяжелую рожь, словно голодный теленок в материнское вымя, ни головы не решался поднять, ни вытереть лицо рукавом рубашки — ведь и это отняло бы время, — а потому со лба, ресниц, с кончика носа, по подбородку, по шее у него струился грязный пот. Мишка бросил робкий взгляд на ражего детину.
— Дома, — чуть слышно пробормотал он.
— Ну так скажи отцу, пусть он сначала научит тебя как следует косить, а потом уж посылает вместо себя. Мы соревнуемся за чистоту выкоса, а в твоем ряду может спрятаться шестинедельный поросенок, этак недолго и первенство потерять.
Бени обращался к одному Мишке, но кое-кто мог отнести его слова на свой счет. Вообще-то он прав, но многие с горечью думали: «Хорошо ему, когда господь наделил его этакой силищей! Зачем я только пришел сюда, к таким хвастунам и зазнайкам, как этот буйвол Бени».
Одни лишь старик Тот, Мишкин дядя, заступился за паренька, но и то по-стариковски кротко:
— Оставь его, Бени, ведь и тебе не так давно было восемнадцать. Никто не родится умелым.
Бени, не сморгнув, отрезал:
— Когда мне было восемнадцать, я первого косца обгонял, а брали меня только вязальщиком.
Михай Шош не вмешивался, хотя в этом споре ему-то и полагалось быть судьей. А что он мог сказать? Что дожил до седых волос и никогда не косил в бригаде, а теперь вот и ему приходится трудно и его полоса не без огрехов? Коса у него старая, на два пальца сработана, а на новую тетка Жужи денег не дала.
— Провались ты со своим кооперативом, — накинулась она на мужа. — До сих пор и эта коса была хороша, а коли плоха, пусть общество купит тебе другую, я швырять деньгами не стану. Ничего путного я еще не видела от вашего кооператива, одни лишь разговоры да собрания без конца!
И дядя Михай предпочел не возражать. Но дни старой косы были сочтены, она уже прогнулась в середине, и Михай держит ее чересчур высоко, боясь, что она сломается в густой ржи, покрыв позором его председательскую голову; по той же причине он и берет слишком поверху, оставляя за собой высокую стерню. Как может старый Шош поучать кого-нибудь, когда на
